Дождь лил, не переставая: тяжелыми каплями стекал по корявому стволу дерева, впитывался в пересохшую землю, выжженную дотла во время прошлых набегов. Темное небо покрывали тучи, и казалось, что ливень не прекратится до тех пор, пока не смоет все следы захватчиков. Это была страшная земля: бесплодная, покинутая всеми – ставшая символом долгой бессмысленной войны, истребившей все живое.

На безмолвной пустоши не было слышно ни единого звука, лишь раскаты грома время от времени пугали мелких полевых грызунов, и те с визгом бежали прочь от потоков воды, затапливавших их ненадежные норы... Внезапно издалека донесся странный шум, будто кто-то, не торопясь, шел по мокрой траве, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Напуганные зверьки бросились прочь от источника звука. Еще через некоторое время на безлюдное поле вышел воин, облаченный в крепкие доспехи, украшенные черными шипами... Он шагал целенаправленно, твердо зная дорогу и, дойдя до места, знакомого только ему, огляделся по сторонам.

- Все переменилось, - пробормотал он, - все сгорело, ушло...

Он наклонился и коснулся рукой земли. Растер между пальцами серый пепел, покрывавший обгоревшую траву, и поднес ладонь к лицу, словно не веря, тому, что видит.

- Ни дома, ни семьи, - тихо произнес незнакомец, - прошлое превратилось в прах...

Он горестно вздохнул и закрыл глаза. Перед его внутренним взором пробегали образы минувших лет, воспоминания о детстве и юности, проведенные с родными в укрытом в горах селении... Никто не тревожил покой маленькой деревушки, путь к которой был чересчур тяжел и опасен: ни люди, ни магмары. Это была мирная земля, один из забытых уголков Фэо, где никто не знал тягот войны и лишений. Там жили простые труженики, привыкшие получать дары природы и благодарить землю за ее щедрость. Там не властвовали тираны и не господствовали богачи. Это был край, которого не коснулось вечное противостояние двух драконов – сама Шеара, должно быть, благоволила честным селянам, привыкшим полагаться только на себя и на свой труд.

Но однажды все переменилось.

Огонь пришел на некогда спокойную землю и, вместе с языками губительного пламени, сжигающего хрупкие хижины и крестьянские постройки, на поселок хлынули орды солдат. Их лица были закрыты непроницаемыми забралами, их язык был непонятен, а речь груба. Один за другим врывались вражеские воины в чужие дома, отнимая нехитрые припасы и скромные пожитки селян, сгоняя матерей, сестер и жен, словно стадо, в оцепленный круг, убивая всех, кто осмелился выступить на защиту семьи и близких... Надменный всадник на чудовищном звере выехал на площадь, и произнес:

- Я не из тех, кто страшится своих врагов. За моими плечами множество разрушенных деревень, и ни в одной из них не осталось тех, кто может взять меч из руки погибшего отца, и попытаться отплатить мне за его гибель, – Предводитель обернулся к своим солдатам, почтительно слушавшим его, и крикнул, - вы знаете, что нужно делать! Уничтожьте вражеское семя, прежде чем оно даст всходы!

Эта речь была не внове пришлым воителям. Молчаливо отсалютовав своему командующему, они разошлись по деревне и вскоре сбежались вновь, таща с собой детей: младенцев и юнцов, годовалых малышей и напуганных подростков.

- Тех, кто настолько высок, что сумеет достать до моего стремени, прикончить, - сказал предводитель, - а остальных – в мое войско.

Поочередно каждого из детей подводили к гигантскому зверю, возвышавшемуся на площади, и приказывали встать возле стремени. Едва кто-то из них касался головой железной упряжи, как раздавался свист меча – и ребенок падал на землю... Младенцев и не умеющих ходить трехлеток, чей возраст служил спасением от смерти, швыряли обессиленным матерям, которые тут же кидались к детям, покрывая их поцелуями и заливаясь слезами.

Строй обреченных детей двигался, и двое мальчиков, стоявших в нем, подходили все ближе к центру площади... В отличие от крестьянской ребятни, их одежда указывала на принадлежность к знатному роду. Они не плакали, как остальные – лишь молча держали друг друга за руки... Схожие черты лица выдавали в них братьев-погодков.

- Не бойся, Дункан, - успокаивающе говорил старший брат, - отец не хотел бы, чтобы мы страшились этих тварей. Вспомни о нем...

- Отец погиб, - мальчик сжал губы, чтобы не выдать своего горя, - и скоро мы с ним встретимся, верно? Они нас не отпустят...

- Уж лучше лезвие меча, чем служение этому негодяю, - прошептал брат, - я верю, что мы будем отомщены...

Его прервал грубый окрик, и воитель вытолкнул двух братьев из строя. Те подошли к ездовому животному, грызущему поводья в бессильной ярости и рвущемуся на запах крови. Боец подтащил Дункана к стремени и усмехнулся:

- Тебе повезло: не хватило самой малости, - он отбросил мальчика на траву и, взяв за руку его брата, подвел его поближе к зверю, - а вот он чересчур рослый для своих лет... Жаль.

Лезвие стального клинка взмыло в воздух... Высоко в небе оно засияло в лучах Мирроу, а затем резко опустилось вниз.

Дункан закричал...


...Воин вздрогнул и поднялся на ноги. Дождь уже почти прекратился: погрузившись в воспоминания о гибели своей семьи, боец забыл о времени. Свет пробивался через угрюмые облака, и мрачная, выжженная дотла равнина, на которой еще кое-где оставались заросшие обломки домов, вдруг увиделась ему такой, как была раньше – заселенной и полной жизнью. Ему не хотелось думать о прошлом: ни о казни брата, ни о своем побеге от захватчиков чуть позже, ни о том, как он прибился к отряду наемников, где научился воинскому мастерству, ни о долгих, безуспешных поисках предводителя... Все это не имело никакого значения. Он твердо знал, что однажды настанет тот день, когда убийца падет от его меча. Неважно, сколько еще ему предстояло странствовать по опасным тропам Фэо, сталкиваясь с яростными монстрами и беспощадными головорезами – однажды его брат будет отомщен. Это было так же верно, как и то, что когда-нибудь дождь смоет золу и пепел с обожженной пустоши, и она вновь зазеленеет под благодатными лучами Мирроу.