Немного поэзии - немного прозы

Вика посоветовала мне завести страничку в "Творчестве". Буду сюда вносить вещички своего творчества.

Суперблиц. «Когда отступит тьма, солнца луч найдет тебя.... ». («Может быть...» стихи Ромы Шейн Райан, музыка Энии, перевод Хелависы (Наталья О`Шей)).

- Блиц. «Скоро подмога придет, чай, сахар и ром привезет»... («Веллерман», песня новозеландских китобоев (шанти), исполнитель Натан Эванс, перевод Олены Андросовой).

_________________________________________

Воронье гнездо (англ. Crow's , нем. Kr?hennest, фр. Nid-de-pie) — исторический морской термин, которым образно обозначался наблюдательный пост в виде открытой бочки, закреплённой над марсовой площадкой фок-мачты парусного судна, где размещался наблюдатель или артиллерийский корректировщик. Такой способ наблюдения был особенно распространён на зверобойных и рыболовных судах при плавании во льдах.

- Суперблиц. «Что за погода нынче на дворе?..» («Сентябрь», Б. Ахмадулина).

Сказание о маленьком герое

В краю жасминов, розовеющих на ветер,
Жил-был Вейко, мечтательный пастух,
Скрывал о маме, страстной Мариэтте,
От скуки пас стада, давил он мух,
Но чаще предавался трелям леса,
И дудочки из древней-монстров резал;
И, прохлаждаясь у корней берез,
Красавиц Огрия вмиг доводил до слёз;
Влюблялись девы юные в мотивы,
Рожденные из дудочки Вейко.
Любовь сердца пронзала глубоко,
Особенно всех тех, кто так красивы;
Пастух сердцами девушек играл —
Решили все: среди людей он идеал.

Как часто мы красивость превозносим,
Не заглянув и сантиметра в глубину!
Засентябрила золотая Осень,
Дождями зашептала по окну.
Развеяла все знойные фантомы,
И, пробудив сиянье дня из комы,
Плеснула краски огненной в бокал…
Хрустальный башмачок с ее ноги упал.
Нарочно, может? Или ненароком?
Шептались птахи там, в лесной глуши,
Что нет прекраснее, возвышенней души,
Чем в пареньке том, русом, невысоком.
Как часто судим мы по внешнему убранству.
Ах, Осень! Ты — дыхание романса!

— Кто мой отец? Хочу я это знать!
Раскрой же мне, родительница, тайну!
Смутилась от вопроса сына мать:
— Ты — сын дракона… Взяв походный ранец,
Вейко отправился искать свою судьбу,
В порталы прошлого он нес свою мольбу
И мысль обнять, поцеловать отца-дракона,
И легкий жест руки и головы наклоны,
И, к сердцу кисть руки торжественно прижав,
О детстве рассказать, о матери, о доме…
Вдруг видит: Кадхас развалился в полудреме.
Вейко кричит: “ О, змей могуч, будь здрав,
Позавтракал, поди, невинным людом?
Ужель ты мой отец, ответь мне, Чудо-Юдо?”

Открыла глаз вдруг третья голова,
Четвертая на остров весь икнула,
Лишь пятая произнесла слова:
“С людскими самками не ведал я разгула.
Возможно, твой отец — Громдраг.
Ищи в Рахдарии бессмертия очаг,
Где горы и сказания пустынь,
Безликих царство, города руин”.
Вторая голова им вторила, зевнув:
“ Не сын ты нам: у нас пять входов — один выход”.
А первая так безучастно дрыхла,
Что было ясно: нет отцовских чувств.
Порою истина в филейной части есть,
Когда смогли с конца письмо прочесть!

И снова врата в прошлое открыты.
И Рахдарийская империя встаёт
Среди гробниц, что грабят следопыты,
Среди песков, среди подземных вод…
И где Колосса сердце на осколки
Разбито в вечности ветров горячем шёлке,
Дорога в дюнах не всегда несет спасенье…
Где от Мирроу пляшут дико тени.
— Скажи, Громдраг, отец ты мне иль нет?
Рычит дракон, и давит мощной грудью.
— Не сын ему! Он очень рад безлюдью, —
Ответил в чёрной маске Нефсехет.
Среди песков искать любовь — мираж.
Найти отца — то подвиг или блажь?

И вновь портал разинул свою пасть…
Летят цивилизации, народы.
Летит Вейко, готов к ногам упасть
Царицы ночи. Жизнь — водовороты.
Упал. Сознание покинуло Вейко.
Очнулся: “Где же мой отец-дракон?”
И звездам он поведал свою сагу,
Как он скитался, как марал бумагу
С мечтою об отцовской грубой ласке
И, как, отчаявшись, из дома он ушел.
Его неволил отчий ореол
Рожденной в колыбели дивной сказки.
Как часто мы живем далеким детством,
Где старость — неприятное соседство!

Рыдал Вейко, и дудочка рыдала,
И звёзды вторили страданьям пастуха.
И Аладея вдруг пред ним предстала
На краешке пергамента-стиха.
— Мой сын! Не плачь! Ведь там, у колыбели,
Тебе, танцуя, феи музы пели!
Ты ощутил поэзии поток.
Ты в моем сердце! Ты не одинок!
Малюткой мы тебя отдали Мариэтте…
— Путане? — сын не понимал,
Как он ненужным вдруг богине стал
И где отец был в странном том сюжете?
— Порою скрыта фабула от нас, —
Богиня завершила так рассказ.

— Отец, а, может, звёздный ты хранитель? —
Решил Вейко, любуясь бездной звёзд.
Дракон великий вдруг ответил: “Не родитель”.
На в “пустоту” отправленный вопрос.
Вейко же вздрогнул: неожиданность на взлёте.
— Отец и мать, когда вы весть пришлёте?
Созвездие дракона взмахом крыл
Напомнило всех тех, кого любил…
Лишь Осень танцевала листопадом
Под музыку, рожденную Вейко.
И пела флейта нежно, глубоко,
Любуясь охристо-неоновым закатом.
В нас часто жизнью светятся мечтанья,
Как старины заветные преданья.

— Как без отца, без матушки прожить,
Не зная стука их сердец, их теплоту ладоней,
Полета их прекраснейшей души?
Выходит, что я сын-то незаконный?
Не нужный никому! С душою чужестранца!
Вдруг чудо чудное “привет, Вейко” из ранца!
— О, кто ты? Маленький, плюгавенький… дракон?
— Отец твой я… величия лишён.
Я знаю, ты совсем не ожидал,
Что твой отец ни мощный, ни красивый,
Не управляю легендарной силой…
Сижу я в рюкзаке, убог и мал.
Я то сказать тебе давно уж порывался,
Но малости своей изрядно я стеснялся.

Зато всегда с тобой я рядом был!
Ты плакал — я урчал тебе про лето,
Болел — богиню я о здравии молил,
И вдохновлял тебя на сагу и рассветы.
— Мой Урчи! Мой отец! — прижав отца к груди,
Вейко сказал. — Ты в жизнь мою войди!
Тебя не буду вовсе я стесняться!
Сокровище хранят порой простые ранцы!
И флейта так запела о любви,
Что зарыдало звездным ливнем небо,
Босой ногой ласкала Осень щебень,
Прощались с летом трелью соловьи.
Принять реальность и продолжить жить —
Вот истинные подвиги души.

Еще немного — древний летописец
Положит свиток саги в свой сундук.
В душе родится образ рукописен,
Где дудочка рождает музы звук,
Прекрасен, страстен мир тот, благозвучен.
“Вейко — сын Аладеи, также Урчи,” —
Приписку к повести мудрец в финале сделал.
— Где туфелька моя? — спросила Осень смело,
Кружась с Гальфидами в своем нескромном танце
И обнажая бёдра напоказ,
Она желанья возрождала в нас
Изменчивости и непостоянства.
Ну всё… В стихах закончен мой роман,
Волнуйся, Баллаурский океан!

Суперблиц. «Любить иных — тяжелый крест...» (Б. Пастернак)