Немного поэзии - немного прозы

Вика посоветовала мне завести страничку в "Творчестве". Буду сюда вносить вещички своего творчества.

— Новый год — это прежде всего традиции! — Веркирий важно поднял палец к огненным небесам Хаира. — Я очень хочу ввести в Дартронге традицию колядования и ряженых!
Воевода Гидвер снял шлем и протер носовым платком вспотевшую лысину, а затем пробасил:
— Ну и в кого должен переодеться я?
— Берем тулуп, выворачиваем его наизнанку. Сверху на шлем нанизываем баранки из трактира Гливенса. И опа! Костюм Архаса готов! — скомандовал старейшина. — А Гливенса нарядим в Эльдрика! Берем розовые занавески из трактира, присобачиваем их к спине, заставляем Гливенса перемазаться в варенье из малины! И чем не толстый лесной Эльдрик?
— А в кого переоденешься ты, Веркирий? — поинтересовался воевода.
— Я обмажусь клеем, вываляюсь в хлопке, а вы меня разрисуете в черные полосы. Буду Беронским тигром! — Веркирий издал веселый рык тигра.
Сказано — сделано. В полночь ряженые постучались в ворота Дартронга и запели колядку: “Пришла в Новый год коляда — вкусное гони сюда!”
Естественно, что стража Дартронга не узнала в ряженых достопочтенных магмар. На головы Веркития и Ко посыпался со смотровых башен град снежков. Попятившись назад, в темноте Веркирий нечаянно наступил на крылья Эльдрика. Громко и нецензурно ругаясь, Гливенс упал лицом в сугроб, зловеще окрасив снег в кровавый цвет малины. Воеводе Гидверу померещилось, что на трактирщика напал настоящий беронский тигр и обглодал ему лицо. Теряя баранки со шлема, Гидвер мчался в сторону караулки, проклиная тот день, когда он согласился побыть артистом ради новогоднего праздника.
Утром “Вестник Хаира” бурлил различными подробностями прошедшей ночи — такими, например, как “группа пьяных, сумасшедших эльдриков под управлением бешеного Беронского тигра взяла в заложники старейшину с друзьями. Но мужественный Архас победил всех негодяев и с криком “Больше никаких колядок” ворвался в караулку Дартронга и устроил там погром. В данный момент с пленниками все благополучно”.
Попивая ароматное шиз-пиво в трактире, друзья детства звонко смеялись, вспоминая ту злополучную новогоднюю ночь, правда, Веркирий еще долго отмывался от клейких кусочков ваты и засохшей черной краски. Гливенс весело подмигнул друзьям и провозгласил тост:
— А давайте выпьем за новогоднюю традицию!

Баллада о Знамени Великого дракона

Гном Серафим очень гордился своим детищем — оранжереей. Как он смог в глухих пещерах, куда никогда не проникали лучи палящего Мирроу, создать такую дивную красоту — это было загадкой для всех жителей Хаира, но и за пределами огненных земель Стриагорна нет-нет да оживали удивительные истории про ботанический сад гнома. Однако мало кто задумывался, каких неимоверных усилий стоила гному эта душистая красота. Одна лишь колдунья Бругильда знала душевные муки соседа-ботаника. Гном очень любил ходить в гости на чай к ведьме, а ей нравилось, когда сосед приносил садовые ароматные букеты в подарок. В этот момент Бругильда ощущала себя молодой, красивой и желанной женщиной, правда, в душе Серафима пылких чувств не было. Была некая привязанность, общие интересы по знахарству. Хотя колдунья больше любила дикие луговые травы, гному же нравилось выращивать их в своей оранжерее, так сказать, одомашнивать дикие растения.
— Представляешь, матушка, — гном подул на горячий чай и, полуприкрыв от удовольствия глаза, сделал очередной глоток травяного напитка. — в моей оранжерее совсем нет лучей Мирроу. Приходится ставить светильники и разводить светлячков! В моей теплице нет дождей. Каждый день я выливаю на свои грядки более тридцати леек воды. А бесконечные сорняки? Моя тяпка не знает отдыха в сарае. Я так устал от будней садовника! А эти растения…
Гном сокрушённо покачал покачал головой и продолжил свой рассказ:
— Эти растения они такие слабые! То сорняки их убивают, то свет от ламп, то порой перелью воды, и их корни начинают гнить! Как же я устал! Мне бы хотя бы один денек отдыха от всего этого травного “великолепия”.
Бругильда внимательно посмотрела на гнома и, протянув ему склянку с зеленым зельем, стала объяснять:
— Вот тебе, Серафим, волшебный напиток абсолютного счастья! Но помни! Испить ты его должен на рассвете. Все твои желания будут исполняться в ту же секунду, однако отменить эти желания будет нельзя. Магия этого зелья закончится с заходом Мирроу. Ну и повернуть вспять время этим напитком ты тоже не сможешь.
Всю дорогу до Заброшенных рудников Гном бережно прижимал к сердцу бутылочку с волшебством, нежно поглаживая пузатую форму колбы. В его голове крутились разные мысли о всевозможных желаниях. Гном был безмерно счастлив: завтра это травное рабство закончится!
Придя домой, гном первым делом осмотрел оранжерею. Душистые ирисы важно возвышались над другими цветами, золотясь нежно-шелковистыми лепестками бутонов, аракша дурманная расточала свой пьянящий аромат по теплице, блеклые гиацинты задумчиво наклонили до земли свои пыльно-васильковые бубенчики, медовая мирта привлекала внимание многочисленных светлячков. Невольно гном залюбовался дорогой для его сердца картиной, но уже через мгновение Серафим нервно пнул носком резиновых сапог лейку и, хлопнув дверью оранжереи, ушел в дом отдыхать.



Всю ночь гном не спал, ворочался с боку на бок, боясь проспать восход Мирроу. Выйдя на крыльцо, Серафим с нескрываемой радостью увидел, как холодные лучи восходящего Мирроу скользнули по Заброшенным шахтам, брошенным вагонеткам, поломанным рельсам, некогда знающим движение жизни добычи руды. Лучи побежали дальше и скрылись за черепичными крышами домишек деревни Маэттро. Утренний свет стал плавно разливаться по миру. Гном лихорадочно достал заветную колбу из походного рюкзака и залпом осушил неведомый напиток, почувствовав во рту вкус полынной горечи, приятный холодящий вкус мяты, какой-то неведомый букет вкуса неведомых трав, кореньев, лесных ягод. А затем Серафиму после бессонной ночи жутко захотелось спать и он мгновенно погрузился в сон.
Проснулся Серафим уже ближе к вечеру. Вспомнив, что он напрасно потратил магию Бругильды, гном невольно расплакался. Обычно гномы не плачут. Они часто ворчат, сморкаются, кряхтят, чтобы скрыть от посторонних глаз и от себя самих факт расстройства, боли, разочарования. Но сейчас гном не справился со своими эмоциями! Ведь знал же, что этим зельем время вспять не поворотить и уснул! Гном посмотрел на часы — до заката Мирроу оставалось всего часа три!
Гном горько вздохнул, но делать было нечего.
“Что ж три часа счастья лучше, чем ничего!” — решил гном.
Зайдя в оранжерею, он с ужасом увидел, что вчера забыл оросить своих “детей”, цветы. Растения понуро лежали на земле, их плети безжизненно устилали грядки. В сердцах и со слезами на глазах Гном закричал:
— О великая Шеара, пусть весенние дожди прольются в моей оранжерее!
Вдруг засверкала под потолком теплицы молния и обильные тропические дожди полили с потолка. Сначала гном ликовал — он так устал каждый день носить тяжелые лейки с водой, но постепенно вода все прибывала и прибывала. Гном взобрался на деревянную скамью и, доплыв на ней по двери оранжереи, открыл дверь. Огромным потоком воды Гнома на скамье вынесло из Заброшенных рудников, а сам гном в этот момент напоминал незадачливого воина-канойщика снежных игр, встретившего на пути геланфа, рифы, айсберг и прочие препятствия Плавучей пристани. А ливни все шли и шли в оранжерее, затапливая все окрестности пещер Трепета.
Целый час бедный Серафим барахтался в воде, пока его не осенило новое желание:
— Пусть Мирроу будет светить в моей оранжерее!
Надо признаться, что гномы особой сообразительностью не отличаются. Они порой напоминают капризных детей, совершенно не задумывающихся о последствиях своих поступков, а уже когда игрушка разбита, такие дети обычно надувают пухлые губки, обижаясь на весь мир.
Весенние ливни прекратились, а огненное Мирроу недовольно еле-еле протиснулось в узкую дверь оранжереи. Сначала гном был счастлив. Раздевшись до трусов в горошек, Серафим стал принимать солнечные ванны, но уже через десять минут его кожа покраснела, затем почернела. Серафим выбежал из оранжереи и с ужасом увидел, что на Хаир спустилась полярная ночь. Оно, конечно, хаирцы, итак, никогда не видели ясно-голубого неба, оно было всегда огненным, словно порождение Вулкана, но сейчас над землями Стриагорна царила ночь Северного королевства. Гном схватился за голову, капризно надул губки и произнес:
— Во всем виновата Бругильда!
Конечно, дети и гномы во всех счастливых несчастьях винят только других, а не себя! Мирроу все жгло и жгло целый час несчастные растения, пока в теплице не остались пустые грядки.
Увидев картину Апокалипсиса, Гном закричал, угрожая кулаком кому-то неведомому, кто, наверное, находился в сиянии северного сияния:
— Достали меня эти хилые растения! Поливаешь их, обогреваешь, вон даже Мирроу в гости зазываешь, а они что? Погибают! Пусть моим растениям не нужны будут ни свет, ни полив!
Сказано — сделано. Гном с радостью увидел, как мертвые растения приподнимают свои увядшие бутоны. Но что это? Вместо чудесных ирисов и гиацинтов на грядках стали прорастать иные растения: их клыкастые бутоны гневно ощерились на гнома. Цветы Исхар (а это были именно они) властно протянули свои корявые ветви к полуобмякшему от страха телу Серафима. Из последних сил гном дотянулся до тяпки и рубанул ею по корням сорняков. Цветы зашипели, намереваясь поужинать практически “счастливым” гномом.
Вот оно — абсолютное счастье! Не надо таскать каждый день лейки, лампы, полоть сорняки! “Наслаждайся своим счастьем, гном!” — Серафим в полубреду слышал в своей голове насмешливый голос колдуньи.
“Небось на жилье мое претендует, раз такое мне “счастье” старая карга подсунула”, — в очередной раз гном винил кого-то другого в своих счастливых бедах.
Он бежал по улицам, а кровожадные растения сзади разевали свои голодные пасти. Если бы гном жил бы в ином мире, то романы Стивена Кинга ему бы показались детским лепетом по сравнению с тем, что он себе нажелал.
Понимая, что настал его смертный час, гном горестно вскрикнул и поднял глаза к огненным небесам. Вечерние лучи Мирроу покорно ложились на черепичные крыши домишек деревни Маэттро, убегая за горные горизонты. За спиной гнома наступила тишина. Серафим обернулся назад, готовый встретить вполне заслуженную смерть. Впервые в жизни гном вдруг понял, что виноват в своих бедах он сам. Ужасные цветы Исхара стали на его глазах превращаться в гербарий. Хорошо, что всего три часа счастья было, а не целые сутки! Весь оборванный, поцарапанный о злобные колючки и клыки цветов, дико уставший от борьбы за свою жизнь гном на четвереньках заполз на крыльцо Бругильды… И, свернувшись калачиком, не в силах даже постучаться в дверь, уснул на пороге дома колдуньи.
Утром Серафим зашел в свою оранжерею. Упав на колени, гном горько зарыдал над голыми грядками. Вдруг его внимание привлек маленький росток. Наклонившись пониже, Серафим понял, что это — малыш погибшего в огне и воде золотистого ириса. Гном лихорадочно стал руками разгребать пепел, а там… Ростки медовой мирты, ирисов, блеклых гиацинтов, орхидей. В этот момент не было магмара более счастливого, чем Серафим. Гном бережно целовал нежные ростки растений, многострадальную по его вине землю, заботливо гладил руками свои грядки. Слезы градом текли по морщинистому лицу гнома. Он был счастлив, что его детище живо, да и он сам остался жив! Бесконечный полив и уход за растениями? Запросто! Оказывается, абсолютное счастье можно ощутить только после абсолютного горя!
Спасибо, матушка Бругильда, за науку жизни!

В этот день оккультисту Коэшу было как-то особенно тревожно. Он нервно ходил по своему мавзолею из угла в угол, сдувал пыль со своих любимых скелетов, периодически поглядывал в единственное окно, замечая огромную процессию магмар, спешащих в город. Завидев рядом со своим поместьем оборванного Луку, который к тому же усердно ковырялся у себя в носу, Коэшу не выдержал и, распахнув ставни окна, подозвал небрежным жестом руки мальчишку поближе:
— Скажи, отрок, а куда все спешат?
Лука перестал ковыряться грязным пальцем в носу и подбежал к окну со словами:
— Как куда, господин Коэшу? Нынче в мире Фэо самоуправление! Все спешат выбрать себе какие-нибудь царские роли, чтобы ощутить, хотя бы на сутки, вкус власти!
— О, и можно будет выбрать себе топовую роль? — в голове Коэшу уже созревал новый план.
— Можно, если ее никто не взял до Вас! — Лука с надеждой посмотрел в глаза оккультиста и многозначительно замолчал.
Коэшу недовольно поморщился, поняв, что таким образом мальчишка намекает на оплату его знаний, пошарив в кармане своей мантии, мастер темных наук брезгливо бросил горсть мелочи в выжженные земли Обители праха. Медяки глухо ударились о песок, смешанный с прахом, моментально покрывшись пылью смерти. Довольный Лука стал шарить руками на земле, собирая мелкие монеты себе в карман полинялой куртки. Коэшу злился, наблюдая эту картину и тому факту, что этот сопливый мальчишка заставляет его, великого колдуна черных магических наук, ждать! Собрав все монеты, Лука показал язык Коэшу и побежал в сторону города.
— А пояснить, как добыть нужную роль? — недовольно крикнул Коэшу вслед Луке и бросил кость скелета в сторону сорванца.
Лука остановился и снова показал Коэшу язык:
— А что пояснять здесь, дяденька? Кто первый, того и тапки. Единственное, если вытянул записку с ролью, то поменять ее уже нельзя!
“Ну ладно, я же маг! Я вытяну себе нужную роль!” — решил Коэшу, и, оседлав скелет дикого зорба, поспешил в Дартронг.
Площадь его встретила гулом огромной толпы. Все толкались, шумели. Кому-то доставались пустые карточки. Естественно, все шишки за устроение “праздника” доставались Веркирию. Старец кряхтел, срывал голос на толпу, безнадежно разводил руками.
Коэшу применил магию, и в руке у Веркирия нужная записка загорелась невидимым для простый смертных светом. “Бог мертвых и проклятых” — значилось там.
Оккультист важно протянул руку к заветной записке, чтобы ею завладеть, но случилось непредвиденное: прямо перед его носом записку из рук Веркирия выхватил Лука, тут же скрывшись в огромной толпе, а в руках у Коэшу оказалась иная карточка с надписью. “Богиня Аладея”.
Коэшу лютовал, проклинал тот день и час, когда он случайно выглянул в единственное окно своего мавзолея и узрел огромное шествие народа!
“Завтра я намертво заколочу это чертово окно!” — твердо решил оккультист. Еще он поклялся себе отомстить гадкому мальчишке, так невовремя или вовремя укравшего его карточку!
Вдруг вихри подхватили Коэшу и в мгновение ока бережно опустили его на алтарь жизни. Рогатый капюшон оккультиста во время полета зацепился за крону деревьев, обрамляющих Каньон бессмертия, и звонко зазвенел черепами под действием шаловливых весенних ветров. Коэшу печально посмотрел на свой “чепчик” и, вынув из кармана мантии носовой платок, нарочито громко высморкался “назло” кому-то. Он и сам пока не решил, на чье зло он так шумит, но это было ему не важно.
— Сутки позора и Добби свободен! — процедил новый “Аладей” сквозь зубы, вспоминая киновселенные из других миров.
Вдруг на его голову посыпалась рыба, златоперая семга и лазурный лосось. Рыба противно шлепала Коэшу по щекам и не менее противно пахла речной тиной.
— Какая же гадость ваша заливная рыба! — кричал Коэшу на весь Звиглод знакомыми литературными штампами, выплевывая изо рта чешую. — Неужели так проходит подношение богам?
Затем разверзлись небеса и сверху на Коэшу посыпался ковкий камень. Камни больно били по лицу оккультиста, на его затылке и лбу махом вырастали огромные шишки и появлялись синяки.
— А нельзя ли подносить что-то более мягкое и приятное? — Коэшу поднял глаза, полные нечеловеческой мольбы, в небеса. Вдруг с небес посыпалась повей-трава. Нежная, ароматная, бережно срезанная острыми серпами травников. Но для Коэшу это было самое ужасное подношение, ведь он любил запах могил, трупов, запах ненависти и отчаяния.
— Помооооооооогиииииитеееееее! — полный ужаса крик сорвался с бескровных губ Коэшу и, расправив иллюзорные крыла, словно корвус, скрылся за горизонтом, где черным пятном зловеще возвышалась Чаща затмения.
В момент крайнего отчаяния на оккультиста посыпались… дорогие и милые его сердцу черепа!
— Больше! Больше! Больше! — радостно закричал Коэшу, но всего двенадцать черепов подкатилось к его ногам. Коэшу так был рад последним дарам, что стал ползать на горе “щедрот”, выискивая знакомые ему предметы и целуя каждую черепушку.
Вдруг огромный гул полонил мозг Коэшу. Это были многочисленные молитвы магмар и людей об урожае:
— О великая Аладея, даруй нам благодатную землю!
“Хрен вам! Пусть обитель праха станет для вас такой землей!” — Коэшу злорадно рассмеялся от своей выходки.
— О милостивая Аладея, пусть у нас будут помощники в посадке и в уходе за урожаем! — шептали невидимые губы крестьян.
“Ага! Помощники! Скелеты и зомби вам в помощь!” — Коэшу веселился не на шутку.
— О богиня плодородия! Ниспошли на нас свое благословение и подари нам надежное зернохранилище, ибо в том году наше зерно пропало из-за каверз злого бога смерти! — молились хлеборобы земель Великих драконов.
“Мавзолей вам, а не зернохранилище!” — Коэшу уже вошел во вкус, пританцовывая от мысли, как он смог напакостить богине Аладее.
На заре, уставший быть богом, а точнее богиней, Коэшу радостно возвращался домой. Он не узнавал своих родных земель. Обитель праха покрылась луговыми травами. Все вокруг цвело и щебетало. Тысячелистники и нарциссы низко склоняли свои бутоны до земли, чувствуя приближение оккультиста Коэшу. Скелеты и зомби укоризненно покачивали головами, заметив мага. Из их пустых глазниц текли слезы отчаяния. Нежить вспахивала поля крестьян, держась за плуги, в которые были запряжены скелеты диких зорбов. Магмары, лишь завидев Коэшу на горизонте, кланялись ему в пол, а некоторые даже падали на колени от чувства благодарности к Коэшу. Настоящая Аладея никогда так не баловала простой народ! А Коэшу за один день решил проблему голода в Хаире!
— Ненавижу! — злился Коэшу, спеша укрыться в своем поместье подальше от счастливых глаз крестьян.
Он открыл дверь мавзолея и оторопел: его поместье было до потолка набито спелым и ароматным зерном!
Коэшу бросился к единственному своему окну: он задыхался от запаха земли, жизни, плодородия!
“Надо побольше окон сделать в мавзолее, а за окнами развесить кости скелетов”, —рождались новые планы в голове оккультиста.
А толпа довольных крестьян вышла на площадь Дартронга с плакатами “Долой старую Аладею — вся власть Коэшу!”, “Да здравствует вечное самоуправление в мире Фэо”, “Новым богам — дорогу!” Да это и понятно, что теперь им помогает нечисть в выращивании урожая, а свободное время надо же куда-то девать! А митинги — чем не веселье?
Что-то зачесалось за шиворотом у Коэшу. Он встряхнул свою мантию. Одинокий череп ударился глухо об пол и покатился к горам зерна.
— Вот тебе и подношение! — устало хмыкнул Коэшу, и завалился спать на горе зерна.
Он проспал до ночи. Ему снилась хохочущая Аладея, вокруг богини водили хороводы его, Коэшу, скелеты. А счастливые крестьяне осыпали Коэшу зерном.
— Привидятся же ужастики! — пробурчал Коэшу и, набрав горсть костей, со вздохом стал развешивать их над проемом окна.