Немного поэзии - немного прозы

Вика посоветовала мне завести страничку в "Творчестве". Буду сюда вносить вещички своего творчества.

— Новый год — это прежде всего традиции! — Веркирий важно поднял палец к огненным небесам Хаира. — Я очень хочу ввести в Дартронге традицию колядования и ряженых!
Воевода Гидвер снял шлем и протер носовым платком вспотевшую лысину, а затем пробасил:
— Ну и в кого должен переодеться я?
— Берем тулуп, выворачиваем его наизнанку. Сверху на шлем нанизываем баранки из трактира Гливенса. И опа! Костюм Архаса готов! — скомандовал старейшина. — А Гливенса нарядим в Эльдрика! Берем розовые занавески из трактира, присобачиваем их к спине, заставляем Гливенса перемазаться в варенье из малины! И чем не толстый лесной Эльдрик?
— А в кого переоденешься ты, Веркирий? — поинтересовался воевода.
— Я обмажусь клеем, вываляюсь в хлопке, а вы меня разрисуете в черные полосы. Буду Беронским тигром! — Веркирий издал веселый рык тигра.
Сказано — сделано. В полночь ряженые постучались в ворота Дартронга и запели колядку: “Пришла в Новый год коляда — вкусное гони сюда!”
Естественно, что стража Дартронга не узнала в ряженых достопочтенных магмар. На головы Веркития и Ко посыпался со смотровых башен град снежков. Попятившись назад, в темноте Веркирий нечаянно наступил на крылья Эльдрика. Громко и нецензурно ругаясь, Гливенс упал лицом в сугроб, зловеще окрасив снег в кровавый цвет малины. Воеводе Гидверу померещилось, что на трактирщика напал настоящий беронский тигр и обглодал ему лицо. Теряя баранки со шлема, Гидвер мчался в сторону караулки, проклиная тот день, когда он согласился побыть артистом ради новогоднего праздника.
Утром “Вестник Хаира” бурлил различными подробностями прошедшей ночи — такими, например, как “группа пьяных, сумасшедших эльдриков под управлением бешеного Беронского тигра взяла в заложники старейшину с друзьями. Но мужественный Архас победил всех негодяев и с криком “Больше никаких колядок” ворвался в караулку Дартронга и устроил там погром. В данный момент с пленниками все благополучно”.
Попивая ароматное шиз-пиво в трактире, друзья детства звонко смеялись, вспоминая ту злополучную новогоднюю ночь, правда, Веркирий еще долго отмывался от клейких кусочков ваты и засохшей черной краски. Гливенс весело подмигнул друзьям и провозгласил тост:
— А давайте выпьем за новогоднюю традицию!

Баллада о Знамени Великого дракона

Гном Серафим очень гордился своим детищем — оранжереей. Как он смог в глухих пещерах, куда никогда не проникали лучи палящего Мирроу, создать такую дивную красоту — это было загадкой для всех жителей Хаира, но и за пределами огненных земель Стриагорна нет-нет да оживали удивительные истории про ботанический сад гнома. Однако мало кто задумывался, каких неимоверных усилий стоила гному эта душистая красота. Одна лишь колдунья Бругильда знала душевные муки соседа-ботаника. Гном очень любил ходить в гости на чай к ведьме, а ей нравилось, когда сосед приносил садовые ароматные букеты в подарок. В этот момент Бругильда ощущала себя молодой, красивой и желанной женщиной, правда, в душе Серафима пылких чувств не было. Была некая привязанность, общие интересы по знахарству. Хотя колдунья больше любила дикие луговые травы, гному же нравилось выращивать их в своей оранжерее, так сказать, одомашнивать дикие растения.
— Представляешь, матушка, — гном подул на горячий чай и, полуприкрыв от удовольствия глаза, сделал очередной глоток травяного напитка. — в моей оранжерее совсем нет лучей Мирроу. Приходится ставить светильники и разводить светлячков! В моей теплице нет дождей. Каждый день я выливаю на свои грядки более тридцати леек воды. А бесконечные сорняки? Моя тяпка не знает отдыха в сарае. Я так устал от будней садовника! А эти растения…
Гном сокрушённо покачал покачал головой и продолжил свой рассказ:
— Эти растения они такие слабые! То сорняки их убивают, то свет от ламп, то порой перелью воды, и их корни начинают гнить! Как же я устал! Мне бы хотя бы один денек отдыха от всего этого травного “великолепия”.
Бругильда внимательно посмотрела на гнома и, протянув ему склянку с зеленым зельем, стала объяснять:
— Вот тебе, Серафим, волшебный напиток абсолютного счастья! Но помни! Испить ты его должен на рассвете. Все твои желания будут исполняться в ту же секунду, однако отменить эти желания будет нельзя. Магия этого зелья закончится с заходом Мирроу. Ну и повернуть вспять время этим напитком ты тоже не сможешь.
Всю дорогу до Заброшенных рудников Гном бережно прижимал к сердцу бутылочку с волшебством, нежно поглаживая пузатую форму колбы. В его голове крутились разные мысли о всевозможных желаниях. Гном был безмерно счастлив: завтра это травное рабство закончится!
Придя домой, гном первым делом осмотрел оранжерею. Душистые ирисы важно возвышались над другими цветами, золотясь нежно-шелковистыми лепестками бутонов, аракша дурманная расточала свой пьянящий аромат по теплице, блеклые гиацинты задумчиво наклонили до земли свои пыльно-васильковые бубенчики, медовая мирта привлекала внимание многочисленных светлячков. Невольно гном залюбовался дорогой для его сердца картиной, но уже через мгновение Серафим нервно пнул носком резиновых сапог лейку и, хлопнув дверью оранжереи, ушел в дом отдыхать.



Всю ночь гном не спал, ворочался с боку на бок, боясь проспать восход Мирроу. Выйдя на крыльцо, Серафим с нескрываемой радостью увидел, как холодные лучи восходящего Мирроу скользнули по Заброшенным шахтам, брошенным вагонеткам, поломанным рельсам, некогда знающим движение жизни добычи руды. Лучи побежали дальше и скрылись за черепичными крышами домишек деревни Маэттро. Утренний свет стал плавно разливаться по миру. Гном лихорадочно достал заветную колбу из походного рюкзака и залпом осушил неведомый напиток, почувствовав во рту вкус полынной горечи, приятный холодящий вкус мяты, какой-то неведомый букет вкуса неведомых трав, кореньев, лесных ягод. А затем Серафиму после бессонной ночи жутко захотелось спать и он мгновенно погрузился в сон.
Проснулся Серафим уже ближе к вечеру. Вспомнив, что он напрасно потратил магию Бругильды, гном невольно расплакался. Обычно гномы не плачут. Они часто ворчат, сморкаются, кряхтят, чтобы скрыть от посторонних глаз и от себя самих факт расстройства, боли, разочарования. Но сейчас гном не справился со своими эмоциями! Ведь знал же, что этим зельем время вспять не поворотить и уснул! Гном посмотрел на часы — до заката Мирроу оставалось всего часа три!
Гном горько вздохнул, но делать было нечего.
“Что ж три часа счастья лучше, чем ничего!” — решил гном.
Зайдя в оранжерею, он с ужасом увидел, что вчера забыл оросить своих “детей”, цветы. Растения понуро лежали на земле, их плети безжизненно устилали грядки. В сердцах и со слезами на глазах Гном закричал:
— О великая Шеара, пусть весенние дожди прольются в моей оранжерее!
Вдруг засверкала под потолком теплицы молния и обильные тропические дожди полили с потолка. Сначала гном ликовал — он так устал каждый день носить тяжелые лейки с водой, но постепенно вода все прибывала и прибывала. Гном взобрался на деревянную скамью и, доплыв на ней по двери оранжереи, открыл дверь. Огромным потоком воды Гнома на скамье вынесло из Заброшенных рудников, а сам гном в этот момент напоминал незадачливого воина-канойщика снежных игр, встретившего на пути геланфа, рифы, айсберг и прочие препятствия Плавучей пристани. А ливни все шли и шли в оранжерее, затапливая все окрестности пещер Трепета.
Целый час бедный Серафим барахтался в воде, пока его не осенило новое желание:
— Пусть Мирроу будет светить в моей оранжерее!
Надо признаться, что гномы особой сообразительностью не отличаются. Они порой напоминают капризных детей, совершенно не задумывающихся о последствиях своих поступков, а уже когда игрушка разбита, такие дети обычно надувают пухлые губки, обижаясь на весь мир.
Весенние ливни прекратились, а огненное Мирроу недовольно еле-еле протиснулось в узкую дверь оранжереи. Сначала гном был счастлив. Раздевшись до трусов в горошек, Серафим стал принимать солнечные ванны, но уже через десять минут его кожа покраснела, затем почернела. Серафим выбежал из оранжереи и с ужасом увидел, что на Хаир спустилась полярная ночь. Оно, конечно, хаирцы, итак, никогда не видели ясно-голубого неба, оно было всегда огненным, словно порождение Вулкана, но сейчас над землями Стриагорна царила ночь Северного королевства. Гном схватился за голову, капризно надул губки и произнес:
— Во всем виновата Бругильда!
Конечно, дети и гномы во всех счастливых несчастьях винят только других, а не себя! Мирроу все жгло и жгло целый час несчастные растения, пока в теплице не остались пустые грядки.
Увидев картину Апокалипсиса, Гном закричал, угрожая кулаком кому-то неведомому, кто, наверное, находился в сиянии северного сияния:
— Достали меня эти хилые растения! Поливаешь их, обогреваешь, вон даже Мирроу в гости зазываешь, а они что? Погибают! Пусть моим растениям не нужны будут ни свет, ни полив!
Сказано — сделано. Гном с радостью увидел, как мертвые растения приподнимают свои увядшие бутоны. Но что это? Вместо чудесных ирисов и гиацинтов на грядках стали прорастать иные растения: их клыкастые бутоны гневно ощерились на гнома. Цветы Исхар (а это были именно они) властно протянули свои корявые ветви к полуобмякшему от страха телу Серафима. Из последних сил гном дотянулся до тяпки и рубанул ею по корням сорняков. Цветы зашипели, намереваясь поужинать практически “счастливым” гномом.
Вот оно — абсолютное счастье! Не надо таскать каждый день лейки, лампы, полоть сорняки! “Наслаждайся своим счастьем, гном!” — Серафим в полубреду слышал в своей голове насмешливый голос колдуньи.
“Небось на жилье мое претендует, раз такое мне “счастье” старая карга подсунула”, — в очередной раз гном винил кого-то другого в своих счастливых бедах.
Он бежал по улицам, а кровожадные растения сзади разевали свои голодные пасти. Если бы гном жил бы в ином мире, то романы Стивена Кинга ему бы показались детским лепетом по сравнению с тем, что он себе нажелал.
Понимая, что настал его смертный час, гном горестно вскрикнул и поднял глаза к огненным небесам. Вечерние лучи Мирроу покорно ложились на черепичные крыши домишек деревни Маэттро, убегая за горные горизонты. За спиной гнома наступила тишина. Серафим обернулся назад, готовый встретить вполне заслуженную смерть. Впервые в жизни гном вдруг понял, что виноват в своих бедах он сам. Ужасные цветы Исхара стали на его глазах превращаться в гербарий. Хорошо, что всего три часа счастья было, а не целые сутки! Весь оборванный, поцарапанный о злобные колючки и клыки цветов, дико уставший от борьбы за свою жизнь гном на четвереньках заполз на крыльцо Бругильды… И, свернувшись калачиком, не в силах даже постучаться в дверь, уснул на пороге дома колдуньи.
Утром Серафим зашел в свою оранжерею. Упав на колени, гном горько зарыдал над голыми грядками. Вдруг его внимание привлек маленький росток. Наклонившись пониже, Серафим понял, что это — малыш погибшего в огне и воде золотистого ириса. Гном лихорадочно стал руками разгребать пепел, а там… Ростки медовой мирты, ирисов, блеклых гиацинтов, орхидей. В этот момент не было магмара более счастливого, чем Серафим. Гном бережно целовал нежные ростки растений, многострадальную по его вине землю, заботливо гладил руками свои грядки. Слезы градом текли по морщинистому лицу гнома. Он был счастлив, что его детище живо, да и он сам остался жив! Бесконечный полив и уход за растениями? Запросто! Оказывается, абсолютное счастье можно ощутить только после абсолютного горя!
Спасибо, матушка Бругильда, за науку жизни!