Немного поэзии - немного прозы

Вика посоветовала мне завести страничку в "Творчестве". Буду сюда вносить вещички своего творчества.

Поздравляю всех с началом осени!)

Настоящая охота всегда сродни песне: никогда не знаешь, что получится из твоего увлечения. Этакая загадка Вселенной. Есть в охоте непредсказуемость. Можно идти по следам зверя, рассматривать сломанные зверьем ветви деревьев или различные зазубрины на древесных стволах от когтей или зубов животных. Можно гнать свою мохнатую жертву страхом, преследовать с помощью охотничьих собак и вести в заранее заготовленные капканы и силки, а можно… Можно затаиться и ждать свою жертву. Мне, охотнику Кугару, доставляет особенное удовольствие именно второй способ охоты. Я умею, как никто, ждать. А потом тетива моего лука натягивается и стрела звенит в воздухе. Это моя песня смерти. Затем я наклоняюсь над еще теплой жертвой, заглядываю в потухающие глаза зверя, и, вырвав резко стрелу из окровавленной плоти, не спеша вытираю о траву стальной наконечник стрелы. Я очень бережно отношусь к своим стрелам. Когда-то в день нашей свадьбы семь только что выковано-вырезанных стрел мне преподнесла в дар моя невеста Сойгура.
— Береги эти стрелы, — сказала она, нежно целуя меня в губы. — Они особенные: я их закалила в огне и в воде, заговорила на ветру. Посмотри на узоры на наконечниках!
Сойгура владела тайными умениями ковки стали, с помощью молота, огня и воды она умела рисовать на металле. Пока я ждал свою очередную пушистую жертву, любовался узорами на наконечниках стрел. На одном наконечнике расцветали удивительные цветы, на другом — волчица кормила волчат, на третьем была сцена создания мира Фэо Шеарой, на четвертом — Стриагорн парил в облаках, на пятом — сцена охоты. Шестой наконечник украшал молот в слиянии стихий воды и огня. Только на седьмом наконечнике были какие-то странные абстрактные фигуры. Их-то с интересом часто я и разглядывал, но Сойгура пожимала плечами и хохотала в ответ на моё любопытство.
В то злополучное утро ко мне пришли селяне из поселения Менталии с жалобами, что какой-то зверь крадет у них кур. С этого времени я и стал следить за воришкой. Каково же было моё удивление, когда я понял, что ворует кур… волчица из семейства Валдагоров. Сказать, что я был в шоке, это ничего не сказать. Этот зверь не водится в огненных землях Хаира! Как он сюда попал? Я перестал спать по ночам, а все ночи следил за серо-бурым зверем. Луна периодически озаряла уставшую фигуру волчицы, давая мне немного рассмотреть мою жертву. Я сразу заметил, что грудь у волчицы набухшая: значит, она уже родила волчат и ворует еду для своих детей. Убить зверя для меня никогда не представляло сложности, но убить мать… Я колебался и никак не решался натянуть свою тетиву. Мы были жертвой и охотником, каждый играл свою роль, правда, иногда мне казалось, что настоящим охотником все же была волчица. Она знала, что я слежу за ней. И всякий раз очередная курица нервно трепыхалась в смертельных конвульсиях в ее окровавленной пасти. Жители Хаира были недовольны тем, что я никак не убью вора. А я не торопился, пока однажды… не почувствовал на своей спине волчий взгляд. Я обернулся. Она стояла передо мной и дерзко смотрела на меня исподлобья, рыча и вздымая лапой горячую пыль Хаира. Луна предательски осветила наши фигуры. Я понял, что из нас выживет кто-то один. Машинально схватив лук, я направил звонкую стрелу в место между виском и глазом волчицы. Я хорошо знал, что большого зверя проще убить, попав в череп: там кости более хрупкие, да и мех при таком убийстве портится меньше. К тому же волчица была упитанная и, стреляй я не в голову, велика вероятность того, что моя стрела завязнет в жировых тканях зверя, не причинив ему особенного вреда, а раненый зверь для жителей — огромная беда: он будет мстить своим истязателям. Я никогда не промахивался, но сейчас я был свидетелем странного явления: моя стрела ударилась о какой-то непробиваемый прозрачный купол и разлетелась на обломки. Мне показалось, что волчица рассмеялась. Подняв морду ввысь, она завыла на луну, а затем скрылась в чаще. Я подошел к месту своего “преступления”: куски древка стрелы были безнадежно сломаны, а наконечник с абстрактными фигурами был переломлен пополам. Однако он был весь в крови: значит, все-таки я не промахнулся! Но как этот подранок при смертельной ране смог так легко от меня убежать? Я недоумевал. Подняв с земли сломанный наконечник, я положил его в походный ранец.
Жили мы на площади Огня в доме Сойгуры, а моя сторожка стала для нас просто охотничьим домиком, где я отдыхал от семейных будней и сушил на продажу шкуры различных животных. У нас с Сойгурой уже было двое прекрасных детей — мальчик и девочка. Я был очень горд своим устоявшимся бытом, но раненая волчица меня тревожила. Я тихо открыл дверь, чтобы не разбудить супругу и детей, и на цыпочках прошел к нашей семейной кровати. Спать до рассвета мне оставалось часа три. Ну что ж хотя бы столько… Моя жена богатырски храпела. Странно, я никогда за ней такого не замечал, наверное, простудилась: управлять стихиями огня, воды и ветра непросто! Утром она, наверняка, расстроится, ведь я сломал одну из семи стрел! Я аккуратно прилег на край кровати и моментально погрузился в беспокойные сны. Все три часа мне снилась окровавленная смеющаяся волчица. Я вновь и вновь пускал в нее стрелу и промахивался.



Проснулся я довольно поздно, Мурроу было уже в зените, освещая в окне нашу спальню, а передо мной стоял какой-то мужик внушительных размеров, скрестив руки на груди, и смотрел не по-доброму. Что-то в облике “грабителя” мне показалось знакомым: глаза, подбородок, темные волосы, завязанные в хвостик. В доме стояла подозрительная тишина. Обычно в это время дети носятся по дому, а жена готовит что-то вкусненькое на кухне.
— Где Сойгура? Где мои дети? Неужели ночью я ошибся своим домом? — я недоуменно смотрел на незнакомца, усиленно протирая глаза и пытаясь уловить сладкие запахи с кухни, но ничего такого не было и в помине. — Я охотник и не ошибаюсь в выборе дороги! Я не понимаю, что случилось!
— Я тоже не понимаю, как в моей постели оказался незнакомый мужик! — грубо ответил мужчина, но затем сменил гнев на милость и представился. — мастер Гурсой.
Я мысленно переставил буквы в его имени и с ужасом стал вникать в ситуацию:
— Выходит, вы брат моей супруги?
— У меня никогда не было сестры! — ответил ремесленник, закурив трубку, и пуская колечки к потолку.
Я подбежал к окну и стал разглядывать прохожих: по улице шло очень много зарлогов. Затем я увидел, как грохоча кандалами, прошли пленники. Это были и люди, и магмары. Зарлоги-конвоиры били их плетями и смеялись. После пленников пробежала стайка детворы, правда, странной детворы: это были какие-то полукровки, дети зарлогов и магмаров. Я отвел взгляд от окна:
— Я не понимаю, как за несколько часов мог измениться мой прежний устоявшийся мирок! Откуда столько зарлогов? У нас они живут в затерянном городе!
Гурсой ухмыльнулся:
— А твой ли это мирок?
— Наверное, это страшный сон и я должен немедленно проснуться! — я стал нещадно бить ладонями по своим щекам, пытаясь проснуться.
— Так, — Гурсой силой усадил меня на кровать. — Успокойся, и расскажи свою историю!
Мастер протянул мне чашку ароматного кофе и пиалу с овсяным печеньем. Я ел и рассказывал ему свою историю. А потом воцарилось молчание.
— У нас нет никакого охотника Кугара, — подытожил мой рассказ Гурсой. — да и иметь оружие нам строго запрещено, поэтому твой лук надо спрятать у меня в подвале, пока нас не схватили зарлоги и не забрали в рабство. Много лет назад мир Фэо содрогнулся от страшного убийства: кровожадный правитель зарлогов Араатан предательски убил двух великих драконов.
Я был поражен услышанным:
— А как же Шеара, почему она не защитила своих детей?
— Кто такая Шеара? — удивился Гурсой.
— Верховная богиня Фэо и мать драконов, — ответил я.
— В нашем мире никогда не было богов! Наши боги — это зарлоги! — с грустью ответил мастер. — Они поработили Фэо, они насилуют наших женщин. Их раса отравила кровь людей и лаву магмар. Целое поколение полукровок-зарлогов народилось в наших землях.
— Почему вы это терпите? — возмутился я.
— Потому что все наши могучие воины давно погибли! И не тебе нас судить, мы выживаем, как можем! — Гурсой ударил могучим кулаком по дубовому столу. — Но вечером я тебе, Кугар, кое-что покажу.



Уже почти стемнело, когда мы вышли с Гурсоем из дома. Два длинных черных плаща с капюшоном удачно маскировали наши фигуры в темноте. Несмотря на внушительные габариты Гурсой двигался очень плавно. На всякий случай я захватил свой лук с собой. Мы шли в направлении Звиглода. А потом, дойдя до каньона Бессмертия, стали спускаться в какую-то глубокую шахту. Гурсой шёл впереди уверенной походкой, я же из-за незнакомой местности периодически спотыкался. И вдруг моим глазам открылось чудо: прекрасный подземный город с относительно мирной жизнью: милые дома с разноцветной черепичной крышей, повозки, запряженные зорбами, суетящиеся у крыльца куры. Только неба совсем не было. Небо замещал огромный пещерный свод. Гурсой уверенно постучался в дверь одного из домов. Дверь открыла… женщина-волчица. Я в ужасе смотрел на нее. Точнее это была женщина с головой волчицы, а тело было женское, изящное, облаченное в длинное парчовое платье черного цвета. Длинный газовый шарф скрывал оголенные плечи девушки.
— Гурсой, ты как всегда безупречен! — проворковала женщина-волчица.
Мастер склонился в поклоне и нежно поцеловал руку даме.
— Оставь нас наедине с охотником Кугаром! — приказала незнакомка, провожая взглядом удаляющегося Гурсоя.
— Откуда Вы меня знаете? — удивился я, оказавшись в довольно просторной гостиной с бокалом терпкого вина.
— Я много что знаю, — рассмеялась волчица.
В этот момент газовый шарф соскользнул с ее плеча, обнажив глубокий свежий рубец от моей стрелы.
— Значит, это были Вы! — догадался я.
— Кугар! Вы нам очень нужны! — грустно произнесла женщина. — У нас нет времени на любезности. Просто ответьте, готовы ли Вы нам помочь? Скоро наш мир Фэо дойдет до точки невозврата и мы навсегда останемся рабами зарлогов!
— Кто Вы? Ответьте для начала! — потребовал я.
— Вам трудно будет поверить в это, но я — Шеара!
Мои глаза полезли на лоб, и заикаясь, я начал сумбурно рассказывать странной Шеаре:
— В нашем мире у мудреца Флаввия я как-то нашел забавную книжицу о мифах иного мира. Там боги изображались с головами животных. Я думал, что это всё сказки!
Шеара звонко рассмеялась:
— Мифы порой реальнее реальности, не правда ли, Кугар?
— Да уж, богиня…
— Вы нам очень нужны! — заговорила скороговоркой Шеара. — Вы единственный умеете управляться с оружием! Власть царя зарлогов Араатана скоро станет безграничной! Все наши великие воины давно мертвы. Пали смертью храбрых великие полководцы Дамирус и Гидвер. Мы здесь, в каньоне Бессмертия, создали повстанческий лагерь. Но наши силы слабы! Мою магию зарлоги заточили в саркофаг, где выращивают свою армию из зарлогов. Но ночью рептилии бессильны. Тогда зарлоги прибегают к помощи полукровок — детей магмар и людей от зарлогов. Нам надо остановить производство рептилий! Кугар, помогите разрушить волшебный саркофаг Араатана!
Я не мог отказать верховной богине, хоть и не моего Фэо. И вот мы вдвоем с Гурсоем крадемся к пугающему своим величием дворцу царя зарлогов…



Я не буду подробно описывать, как я с помощью лука убивал стражу дворца Араатана, но моя рука ни разу не дрогнула, я ни разу не промахнулся, ведь я умею выжидать свою жертву. Гурсой был рядом и помогал в бою своим могучим молотом. Полукровки падали, сраженные нашим оружием. Нам надо было успеть попасть в зал выращивания зарлогов до наступления утра, пока зарлоги бессильны. И мы сражались и бежали по узким и опасным коридорам дворца. Наконец, тронный зал. Огромный саркофаг расточает магическое тепло на армию зарлогов, находящуюся в коконах. Я подхожу к саркофагу и не знаю, как высвободить магию Шеары, ведь инструкцию мне не дали!
Вдруг на саркофаге проявляются семь треугольников. Огненные буквы начинают гореть в воздухе, а я читаю странное заклинание:




Меня озаряет. Вынимаю окровавленные стрелы из колчана и начинаю отрывать наконечники стрел от древка, вставляя заветные треугольники в нужные пазлы. Только последний наконечник безнадежно сломан… Держу два куска в руке, понимая, что мы проиграли.
— Неужели их нельзя починить? — с надеждой в голосе спрашивает Гурсой.
— Была бы здесь Сойгура — она бы все починила! — мечтательно произношу, замечая в углу зала для репродукции зарлогов огромную печь, которую рептилии использовали для уничтожения скорлупы. Мы с Гурсоем начинаем разжигать печь. Накала печи хватает для того, чтобы сломанный наконечник размяк. Ремесленник бьет молотом по мягкой стали. Сломанный наконечник почти как новый. Льем на него воду из бочек, стоящих рядом с печью (скорее всего после печи зарлогам нужна была вода освежиться). Наконечник шипит и остывает. Приставляю его к последнему отверстию.
Занимается рассвет. Слышится топот просыпающихся рептилий.
— Безумцы, остановитесь! — в зал врывается царь зарлогов Араатан. — Вы погубите нашу Вселенную! Шеара не та, за кого себя выдает!
— Не погубим! — уверенно восклицаю я и громко читаю огненное заклинание. Саркофаг загорается магическим огнем…
Стража бежит нас убить, но мы готовы умереть ради спасения мира. Краем глаза я вижу, как молот Гурсоя массивно опускается на черепа зарлогов. Их слишком много. Нам их не победить, но зловещий саркофаг навсегда разрушен, и это главное…



Она стояла передо мной и дерзко смотрела на меня исподлобья, рыча и вздымая лапой горячую пыль Хаира. Луна предательски осветила наши фигуры. Дежавю… Я посмотрел в ее прекрасные волчьи глаза, полные какой-то неизъяснимой вселенской тоски, и опустил книзу свой лук. В какой-то момент мне показалось, что волчица мне поклонилась. Странное наваждение. Наверное, я задремал, пока поджидал свою жертву. Я развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел домой. Только колчан мой был подозрительно пуст. Теперь мне придется как-то жене объяснить потерю свадебного подарка, хотя это было уже и не важно. Я был уверен, что Сойгура меня обязательно поймет и простит. А ее мужская версия, кстати, была вполне ничего. Надеюсь, что Гурсою удалось спастись так же, как и мне, ведь магию их Шеары мы освободили. Придя домой, я с нескрываемой радостью услышал тихое посапывание супруги в нашей спальне, а не богатырский храп. Я затеплил свечу на кухне, налил вина в бокал, набил трубку пахучим табаком, закурил… Как же хорошо жить в нашем родном мире Фэо!
— Папка вернулся! — мои дети бегут по лестнице…
Я присматриваюсь. Это не мои сын и дочь! Предательские черты зарлогов проступают на их лицах!
— Наконец-то ты вернулся, дорогой! — в проеме двери появляется незнакомая женщина-зарлог в кружевной ночной рубашке.
Кажется, мой ад еще продолжается! Надо бежать!

— А теперь, мои воспитанники, нам надо сделать привал, — Веркирий угрюмо оглядел довольно шумную стайку гимназистов школы имени Шеары несравненной и устало опустился на камни, лежащие в стороне от проселочной дороги. С тех пор, как правитель Дартронга открыл вместе с мудрецом Флаввием школу для подрастающего поколения, у старейшины совсем не осталось свободного времени для хобби. Веркирий любил помечтать, посидеть в трактире с кружкой холодного шиз-пива, поучить уму-разуму зарвавшихся юнцов… А тут глупая идея Флаввия! Школа! Да еще Флаввий начитался научных трудов великих педагогов других миров и стал требовать от Веркирия занятий с желторотиками на свежем воздухе! Это сам Флаввий в стенах школы преподавал, а ему, Веркирию, броди-ходи по Хаиру… Обучай магмарят на улице всякому! А чему можно научить шумную детвору? Веркирий водил детей по улицам Магмарии и злился на Флаввия. Роль няньки совсем была Веркирию не по нутру, но он же старейшина, а потому должен быть примером для подрастающего поколения. И Веркирий терпел.
Несмотря на начало осени погода стояла вполне летняя: цветы благоухали, зигреды и гальфиды резвились в цветах, а стада зорбов мирно паслись на скудных полувыженных Мирроу полях. Да и редко в ущелье Гонди приходят настоящие заморозки: уж слишком близко дыхание Духа огня и неспокойного Вулкана. Снег, если и надумает прийти в данные широты, моментально, коснувшись огненной земли, превратится сначала в воду, а через мгновение — в пар. Хотя Веркирий любил снег. Когда-то давным-давно его отец взял с собой на охоту в северные земли. И сверкающая белизна горных хребтов тогда потрясла мальчика, видевшего только черные от пепелищ земли близ подножия вулкана. Это единственное, что Веркирий помнил из своего детства. Странно, конечно, но картины прошлого словно кто-то стер бережной или не очень бережной рукой…
Один из воспитанников, скучая, подошел к камням и стал бить по ним носком ботинка, с интересом наблюдая за учителем. Сначала Веркирий сделал равнодушный вид, но вид наглого подростка его стал раздражать.
— Фуррах, а ну подойди поближе! — скомандовал старейшина, с большим трудом припомнив имя своего ученика.
Мальчик смело подошел к учителю и с интересом ждал, что же скажет воспитатель на его баловство.
— Знаешь, Фуррах, ты зря обижаешь камни! — строго произнес старейшина. — Они многое могут поведать.
— Камни? — подросток засмеялся, другие мальчики тоже подхватили смех своего лидера.
— Да, камни знают очень много! — многозначительно повторил учитель.
Хотя сам Веркирий, признаться, не понимал, зачем он привел своих учеников в это угрюмое место. Что-то влекло его сюда, что-то странное, невыразимое простыми словами.
— Какой очень замечательный урок! — стал иронизировать Фуррах.
— Бестолочь, — грубо перебил его Веркирий. — В слове “замечательный” уже есть значение “очень хороший”, поэтому слова “очень” и “замечательный” вместе не употребляются! Но тебе же, Фуррах, проще иронизировать, а не учиться!
Ребята посмеялись над Фуррахом, чья темная кожа лица моментально покрылась ярким румянцем — то ли от гнева, то ли от стыда за своё невежество.



Призрачная Даль. Саммит богов Фэо. Шеара сидит полулёжа на своем троне, царственно облокотившись на спинку сиденья. Она так устала от бесконечной пустой болтовни богов Фэо!
— Камень забвения — вот что нужно людям и магмарам Фэо! — Бог мертвых и проклятых важно поднимает свой костлявый палец к расписным потолкам дворца Шеары.
— Нет! Камень воспоминания — вот, что людей и магмар делает по-настоящему живыми! — Аладея театрально показывает фигу богу нежити.
— Зачем вы вообще создали эти странные камни? — Шеара недоуменно пожимает обнаженными плечами.
— Жизнь людей и магмар наполнена страданиями, поэтому им проще забыть все, что ранит их сердце! — произнес Бог проклятых. — Так они спокойно смогут жить дальше, а за них будет страдать камень забвения…
— На любой яд нужно противоядие, поэтому я создала камень воспоминаний, — властно перебила злого бога Аладея. — Люди и магмары должны беречь свои воспоминания! Благодаря душевной боли они смогут стать более человечными.
— А может, магмары не хотят становиться более человечными? — грозно выкрикнул Бог мертвых в лицо Аладеи. — Дайте спокойно жить людям и магмарам без глупой романтики!



— Камни? — Фуррах рассмеялся. — Они мертвые!
Вдруг камни зашевелились и Каменная глыба улыбнулась сорванцам:
— Фуррах, я порой живее многих магмар и людей!
Воспитанники школы Шеары несравненной в страхе отбежали в сторону от ожившего каменного изваяния и стали с интересом наблюдать за каменным “чудовищем”. А Глыба с невозмутимым видом продолжила свою поучительную беседу:
— Что может быть старше камней? Наверное, только Шеара да Духи ветра и огня. Давно это было. Очень давно. Аккурат после рождения двух великих драконов. Я тогда еще была совсем юной и неопытной. Влюбились в меня и огонь, и ветер. И шла эта борьба за моё сердце много веков. Огонь опалял меня своим горячим дыханием, а ветер мне приносил благоухание прекрасных долин Огрия, но я не выбрала никого из них. Ветер мне был опасен — он нес мне разрушение, а огонь не мил, так как в землях Вулкана, итак, слишком много огня, а вот полюбила я другого.
— Кого же? — Фуррах и его товарищи смотрели с недоверием на Глыбу.
— Однажды учитель привел в Ущелье Гонди своих учеников. Среди них был очень заносчивый мальчик. Он ударил меня ногой и засмеялся. Учитель его отругал, но хулиган дерзко ответил учителю, что камни не умеют жить и любить, что камни мертвы и им не больно. А потом на деревню напал фанатик Агоний и без сожаления убил всех ее жителей, кроме моего обидчика. Раненый подросток приполз к моему подножию. Я помнила свою обиду на него, но мне стало безумно жаль ребенка. Я закрыла своими теплыми каменными ладонями юного магмара, и войска под предводительством Агония его не нашли. А потом я дарила своё дыхание этому юноше, чтобы он выжил. Его лихорадило от ран и от ужасных воспоминаний гибели родных и друзей. Умирающие родители, односельчане, умирающие стада зорбов, умирающая надежда… Воспоминания не давали жить моему юному обидчику. Но в моей душе совсем не было к нему злобы — только жалость. И мальчик поправился. Потеряв всё, он очень сильно изменился. Каждый день он приходил ко мне и рассказывал обо всем, что с ним удивительного произошло за день. Я терпеливо выслушивала его, давала советы. А потом он стал пропадать, приходил ко мне все реже и реже. Однажды он пришёл ко мне и очень горько плакал: он влюбился в мастерицу Сойгуру. И тогда я как свое материнское благословение подарила ему белоснежный эдельвейс, чтобы мой приемный сын смог сделать любимой девушке предложение. И снова мой сын пропал на много лет. Я верила, что он счастлив со своей любимой женщиной. Материнское сердце даже в камне любит! Но однажды… весь оборванный и больной мой сын вернулся ко мне. От него пахло перегаром. Был он весь сломленным. Оказалось, что Сойгура стала женой охотника Кугара, а сердце моего мальчика навсегда разбито. И вся его жизнь убивается в трактире Гливенса. И тогда я, понимая, что моего сына сводят в могилу воспоминания, приняла предложение Бога мертвых и проклятых. Я заточила всю боль души моего сына в камень забвения, чтобы мой приемный сын смог жить дальше, правда, и меня он тоже забыл…
Фуррах с удивлением заметил, как крупные слезы потекли по каменным морщинистым щекам Каменной глыбы. Мальчику стало жаль каменное изваяние, и он с нежностью погладил теплый камень.
Веркирий же сидел, низко опустив голову на руки, словно ничего не слыша, а потом поднял свои заплаканные глаза к огненно-ржавым облакам Хаира и произнес:
— Мама, отдай мне камень моего забвения, я хочу вспомнить все!
Глыба протянула старейшине волшебный камень и грустно произнесла:
— Сможешь ли ты жить со своей прежней болью?
Схватив камень забвения, Веркирий решительно бросил артефакт об алтарь огня. Камень рассыпался в пыль.
А в ущелье раздался смех Бога мертвых и проклятых:
— Веркирий, твоя боль принадлежит мне! Слишком поздно ты решил вернуть к себе память!
Вдруг запели райские птицы и обожженное огнем ущелье Гонди расцвело, покрывшись благоухающим разнотравьем. Богиня Аладея протянула Веркирию камень воспоминаний… Многоголосье боли, страданий, переживаний и любви захватило Веркирия, его душа прозревала и кровоточила…
Ученики старейшины с уважением поклонились Каменной глыбе до земли. А Фуррах, к удивлению Веркирия, нежно обнял каменную женщину.



— А все-таки в этих камнях воспоминаний и забвения что-то есть, — наконец, произнесла Шеара после многозначительной паузы. — Но я пока не решила, нужны ли они землям великих драконов, ведь эти камни по сути — вмешательство богов Фэо в жизнь простых жителей Огрия и Хаира. Нужно ли это им?
Шеара зевнула, изящно встала с трона и, подойдя к золотому подносу, разлила из кофейника напиток в три золотых чашечки. Аромат кофе распространился по тронному залу. Верховная богиня плавно указала рукой богам на игральный стол и произнесла томным голосом:
— А давайте сыграем в "Конлегрет", но ставками будут камни забвения и камни воспоминаний. Камни знают очень много!

Суперблиц. «сто лет назад даже меньше были совсем другие люди в этом городе ходили по улицам а город стоит дома стоят»* (Юн Фоссе**).


Я живу в старом доме.
Ему уже лет двести.
Иногда мне кажется,
что он полон призраков
из прошедших эпох.
Наверное,
в нем жила чопорная дама
в кружевном чепце
с черной кошкой.
Наверное, после работы
здесь люди собирались вместе.
От старости на фундаменте
растет серовато-зеленый мох.
Ветер порой стучит
в старинную деревянную раму…
А сколько тех,
кто заглядывал в это окошко?
Сколько здесь родилось людей,
А, возможно, и умерло?
Сколько теней поднималось
и спускалось по винтовой лестнице?
Сколько влюблялось в доме теней?
А сколько с каждым днем становилось угрюмее,
Мечтая от безысходности повеситься?
Мой дом пережил бомбежку -
Он, наверняка, видел, как другие дома
складываются, как карточные домики.
И вновь представляю чопорную даму,
что спасает свою черную кошку.
И вижу, как рождаются
вновь и вновь
новые покойники.
Но они мне по-своему милы,
ведь и я тоже когда-нибудь уйду к ним
в мир теней и снов.
Уйду к чопорной даме
с ее черной кошкой.
Как знать, может,
единственное вечное на земле - это могилы
Да вибрации живой памяти, рожденные из слов,
А вдруг вся наша жизнь - всего лишь понарошку?
И мы - всего лишь марионетки,
а наши дома - всего лишь декорации?
Я живу в старом доме.
Ему уже лет двести…
И думаю о прошлом, о времени,
о турчанке в черном, нашей соседке,
О бесконечной в мире инфляции.
И о параде планет и движении созвездий.
Вчера я читала дневник
еврейской девочки,
которая очень хотела жить,
но была расстреляна в Гетто.
Ей было всего восемнадцать лет,
А кто-то решил,
что она уже пожила много.
А кто-то рожден королевами.
А другой - с печатью поэта.
А третий из тьмы искал
бесконечно свет,
Живя меж другими людьми одиноко.
Мой старый дом хранит
мои и чужие мысли.
Он плывет вместе с другими домами
В космоса холодные ладони.
Неужели мы, люди, - всего лишь ожившие
на время числа?
Никнут маттиолы белые осенью в вазоне.

Осень выдалась на редкость тёплой. Даже в начале октября ощущалось присутствие бабьего лета. Легкий бриз играл сероватыми парусами судна. Волнистый грифончик устроился на канатной лестнице корабля Галаша и издавал довольные звуки. Купец не спеша набил трубку сушеной мандрагорой с примесью табака и закурил, пуская в голубое гулкое небо то изо рта, то из ноздрей кружочки ароматного дыма. Это была любимая игра Галаша: нарисовать что-то в воздухе с помощью табачного дыма, а потом придумать истории про получившиеся причудливые фигурки. Галаш возвращался домой. На этот раз ему было чем удивить хаирский народ. В его руки попала очень интересная вещица: Лампа щедрого джинна. Так ее назвал странный торговец, укутанный с ног до головы шелковыми тканями, в огромной чалме и расшитых жемчугом бабушах. На тыльной стороне подставки кувшина были написаны странные иероглифы. Галашу эта лампа досталась почти бесплатно — всего за тридцать серебряных монет. Выручить же за удивительный товар Галаш планировал около трехсот золотых монет, хотя предназначение удивительного сосуда было для купца загадкой.
“А вдруг эта лампа стоит намного дороже? Не продешевить бы!” — купец деловито щелкал аббаками и почесывал себе затылок. Галаш был очень доволен собой. Ему вспомнилось босоногое, грязное детство. Его отец был знаменитым хаирским кузнецом. В доме постоянно царила грязь, хотя мать регулярно мыла полы, но отец из кузницы постоянно на ботинках приносил пепел, золу мазута и угля. Иногда окалины впивались ему в подошву сапог или ботинок, царапая полы. Пепел с полов поднимался выше, отчего белоснежные занавески матери быстро серели. Даже сейчас цвет парусины напоминал купцу грязные занавески из детства. Ему вспоминалось, как мать упрекала отца в неаккуратности, как завидовала женам, чьи мужья заняты более чистой работой. То ли тяга матери к чистоте, то ли дух бродяжничества заставили юного Галаша сбежать из дома и отправиться в различные заморские путешествия. Так Галаш стал купцом первой гильдии. Его товары буквально сметались хаирцами с прилавков. Босоногие мальчишки с утра мельтешили на пристани Баллаурского океана, чтобы при отгрузке удивительных товаров хотя бы подержаться за заморские диковинки, а заодно и получить медную монетку за помощь от купца. После отгрузки товара Галаш всегда спешил к своему другу детства Гливенсу в трактир, чтобы пропустить по паре пинт пенного шиз-пива и похвалиться своей новой добычей. Но не в этот раз. Галаша словно жгла волшебная лампа изнутри. Поэтому, как только его корабль был разгружен, купец поспешил уединиться у себя в доме.
Галаш был очень доволен собой! Отец и мать нередко пытались образумить своего сына. Отец даже иногда писал ему гневные письма, мол, для потомственного кузнеца быть обычным торгашом — очень плохо, унизительно. Купец читал краткие послания родителей и, усмехнувшись, отправлял записки в камин. В его доме было богато и красиво, а главное — чисто!
— Ну и что, что я торгаш? — Галаш выкрикивал в воздух воображаемому призраку отца. — Зато я успешен и богат! А теперь с волшебной лампой Джиннов стану еще богаче!
Только как же ее активизировать? Галаш вспомнил, как он в детстве читал сказки из других миров про джиннов, и стал усердно тереть лампу. Но лампа безмолвствовала. Галаш взял лупу и стал рассматривать носик сосуда. Затем он деловито потряс лампу. Снова тишина.
— Наверное, мне продали обычную железяку! — с этими словами Галаш кинул артефакт о стену. Лампа ударилась, звонко зазвенев, и покатилась по полу.
— Как же меня достали охотники за удачей! Целый день стоит такой звон, что барабанные перепонки лопаются! — из лампы нехотя вылез джинн, почесывая ушибленное мягкое место.
Радости Галаша не было предела: он стал владельцем настоящего Джинна! Галаш уже крутил в предприимчивом мозгу свои желания: дом, еще один дом, виллу на Баллаурском океане, пяток кораблей… красавицу-жену…
Джинн презрительно оглядел убранство дома и нагло уставился на Галаша.
— Ну и?... — купец сделал многозначительную паузу.
— Что ну и? — с этими словами Джинн мастерски подкинул мощный молот к потолку и поймал его.
— Где положенные слова типа “я раб лампы” или “слушаюсь и повинуюсь, господин”? — Галаш воинствующе выдержал тяжелый взгляд Джинна.
Кузнец Ассаф, а это был именно он, так расхохотался на весь дом Галаша, что со стен посыпались картины и штукатурка.
— Галаш, ты Фаттара что ли объелся? Только этот старый маразматик мог тебя такому научить! — продолжал хохотать Джинн.
— А кто такой Фаттар? — уныло спросил Галаш, подозревая, что не те сказки о Джиннах он читал в детстве.
— Да один разговорчивый гриб, правда, болтает всякую фигню, — Ассаф бодро потянулся, а затем положил молот на пол.
— Да-да, Галаш, не теми ты сказками баловался в детстве, — словно прочел мысли купца джинн. — На самом деле, нашедший волшебную лампу становится рабом хозяина лампы.
— Как рабом? — в ужасе повторил Галаш.
— А ты думал, что ифриты могут быть рабами магмар или людей? Наивный! Я из высшего ранга джиннов, и теперь ты мой раб. Я повелеваю тебе взять мой молот и следовать за мной, — приказал Ассаф.
Галаш подошел к молоту и попытался его немного сдвинуть, то молот весил тонны. Джинн рассмеялся, видя жалкие потуги купца, и, дотронувшись пальцем до Галаша, одарил купца немалой физической силой. Галаш легко взвалил молот себе на плечо и, опустив понуро голову, побрел за своим новым хозяином.




Они поселились в старом доме у подножия Вулкана. Для Галаша это был ужасный месяц рабства: он стал подмастерьем кузнеца! Судьба с ним сыграла злую шутку. Ненависть к профессии кузнеца, подпитанная нерадостными детскими воспоминаниями, росла и крепла с каждым днем, но приходилось слушаться Ассафа. Кузнец научил Галаша чувствовать душу металла, научил правильным ударам по наковальне, обжигу оружия. Постепенно Галаш проникся этой профессией: мечи и кинжалы получались у него с каждым разом все лучше. Он научился с помощью огня и воды рисовать по стали. Галаш вдруг понял, почему его отец любил кузнечное дело. Кузнечное дело — это момент творчества, а вот торговец ничего не производит: он просто скупает чужие труды и продает втридорога. Только быть в рабстве у джинна, хоть и очень талантливого, Галашу претило, к тому же Джинн не отличался воспитанием: мог и ударить за ошибку при ковке клинка. Галаш мучился, ощущая одновременно любовь и ненависть к профессии кузнеца. Ему хотелось свободы, но как разорвать круг рабства, он не знал.
Однажды Джинн задремал под металлические звуки молота по наковальне. И Галаш решил рискнуть — сбежать в трактир Гливенса.
Каково же было удивление купца, когда он встретил в трактире еще пленников Джиннских ламп.
Ведунья Марица случайно нашла на берегу Баллаурского океана лампу Джиннов. Хозяйка лампы Жасмин велела Марице собирать горы пазлов. Марица сидела с красными глазами от усталости и рыдала. Гливенсу подкинули лампу на крыльцо. Джинн Йаджид мучил его закалкой бесконечного столового сервиза. Галаш впервые видел своего друга детства плачущим! Травник Гербиер со слезами на глазах показывал свои исколотые джиннской травой руки и твердил о какой-то немагмарской усталости, произнося, как молитву, имя Бизхуфа.
— Знаете что! Давайте ваши лампы — я их выкину в Баллаурский океан, — предложил Галаш. Он сел на корабль и отправился подальше от берегов Фэо…
Для надежности купец к лампам привязал камни и радостно видел, как артефакты пошли ко дну.
Но утром… все лампы были снова у своих владельцев, а Джинны были очень рассержены.

***

— Какие же наивные эти магмары! Думают: выкинем в воду артефакты — и снимем заклятие! — Ассаф хохотал на весь берег Баллаурского океана.
Жасмин кокетливо хлопнула большими ресницами, сладко потянулась на шезлонге и пригубила через соломинку коктейль. Затем она томно посмотрела на кузнеца-джинна, сладко зевнула и проворковала:
— Да, они очень странные! Ведунья Марица все пазлы перепутала, а еще считается ворожеей!
— А трактирщик Гливенс вообще кучу моих сервизов перебил! — печально вздохнул Йаджид.
— А мой раб Гербиер, завидев хозяйку рощ, вообще сходит с ума — начинает косить камни и рыбу! — пожаловался Бизхуф.
— Но наблюдать за ними забавно, — Ассаф мечтательно посмотрел на голубое небо. — В землях великих драконов очень даже неплохо, так что такими темпами все их жители попадут в рабство к джиннам. Расширим границы Мистраса до мира Фэо.



Это рабство, похоже, никогда не кончится! Галаш проклинал тот день, когда он позарился на волшебную лампу. Ассаф был довольно интересным господином, но сама несвобода действовала Галашу на нервы. Если бы не отношения хозяина и раба, как знать, их знакомство вполне могло бы перерасти в дружбу, но… Ассаф относился к Галашу очень снисходительно, мол, он, Галаш, представитель примитивной расы. Купец это чувствовал постоянно и злился. Но планы по освобождению от рабства строились в его предприимчивой голове ежедневно.
Однажды Галаш компании пленников предложил новый план побега. Он рассказал друзьям, как купил свою лампу у иноземного купца за тридцать серебряников.
— Давайте я продам наши лампы по дешёвке! — предложил купец. Сказано — сделано. Вечером лампы были проданы на ярмарке. Пленники надеялись, что их оковы рабства спадут. Но утром они снова были несвободны.



Вечером была вечеринка у Джиннов. Ассаф хохотал, рассказывая об очередном бредовом плане Галаша:
— Какие же глупцы! Это я им продал лампы джиннов! Волшебство можно снять лишь одним способом: если я добровольно приму в дар волшебные лампы обратно! Но я же не идиот, чтобы так легко купиться!
Услышав это, пленники совсем приуныли, только глаза Галаша загорелись недобрым огнем надежды.
Раскалив меха кузницы, он решил Ассафу выковать необыкновенный кинжал, пока джинны веселились. Огненная магма дивного оружия то ощущала удар молота, то ледяную струю воды. Кинжал в руках Галаша преображался с каждой минутой: на тончайшем лезвии проявлялись удивительные животные и растения Мистраса, джинны, волнительная бухта Эшдуур. Казалось, что волны трогают нежный песок, слышался плач волны и пение райских птиц.
Вернувшись после застолья, Ассаф открыл рот от удивления: его ученик превзошел своего учителя. Джинн прослезился от такого подарка:
— Я с удовольствием приму в дар этот кинжал!
В ту же секунду Галаш и другие пленники почувствовали, как оковы рабства спадают с них. Ассаф сурово смотрел на купца:
— Да, Галаш, ты, правда, очень хитрый и ловкий магмар! Я горжусь тем, что ты был моим учеником.
Джинн понял, что совершил ошибку, приняв дар от Галаша, но было уже поздно. Низко поклонившись бывшему рабу, Ассаф растворился в воздухе.



— Галаш, как тебе это удалось? — удивился Гливенс, наблюдая из окна своего трактира, как корабль джиннов отчаливает от материка. — Неужели Ассаф забрал наши лампы добровольно?
— Не совсем, — рассмеялся Галаш, с наслаждением отхлебывая шиз-пиво из деревянного бокала. — Пока джинны веселились, я в кузнице растопил наши лампы и сделал из их металла клинок! Все-таки кузнечная наука моего хозяина мне пригодилась! Да и сказки о джиннах в детстве я читал нужные!

А ночью Галаш нашёл у себя под подушкой удивительный кошель, расшитый жемчугами и золотыми нитями. В кошельке лежали триста золотых монет и записка от Ассафа со словами “Благодарю за прекрасный кинжал”.

________________________________________­______________________________________


________________________________________­______________________________________

Суперблиц. КОНКУРС НА ЗАКАЗ. «И целует он её здесь, где моря самый край. Её губы так бледны... И глаза все слёз полны» (Тилль Линдеманн).


Жизнь словно миг. И шаг над бездной.
Полет шмеля в луга и синь.
Скажи, ты любишь? Только честно.
А хочешь - у меня спроси.
Я ухожу, как та волна, что в пене бурь
С песка уходит.
Прощаться стало уж не в моде...
За горизонт, где жжет лазурь
Своею несказанной дымкой,
Где чаек плач тревожит плёс,
Где сгорбился седой утёс
И кто-то машет мне косынкой...
Лишь поцелуя на губах
Останется воспоминанье...
И я останусь в твоих снах
Да наше позднее свиданье.
Прощай... не обернись мне в след...
Чтоб мой уход не опорочить.
Я ухожу. И злые ночи
Сокроют мой угасший свет...