Немного поэзии - немного прозы

Вика посоветовала мне завести страничку в "Творчестве". Буду сюда вносить вещички своего творчества.

Суперблиц. «Самого главного глазами не увидишь...». (Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький принц»).
***
На подносе
из утра
и трепета чаек
Волны нежность зари
у причала
качают.
И не холодно юным —
Сердца их открыты.
Лишь пушок над губой
И в румянце ланиты,
Но глаза их закрыты,
Прекрасно закрыты:
В поцелуе не хочется видеть
друг друга,
Да, любовь ведь слепа,
а порой — близорука.
Только сердце
владеет гармонией зрящей.
Поцелуи на ощупь
и глубже, и слаще.

Черным балом грезят свечи.
В коридорах бродит призрак.
И гремит костями нечисть
С ноткой затхлого цинизма.

Пляшут тени, и в чертоге
Показалась Блодияра.
И смеется князь двурогий:
"Крофдору нашлась здесь пара".

Погребальные монеты —
Вот цена за казнь надежды.
Некросфоделя букеты
Прячут Магиша усмешку.

Обречён на гибель воин...
Чародейка же — в ловушке.
И ведут ее в покои
Богу мёртвых стать игрушкой.

Она изогнулась немного жеманно,
Увидев в окошке с луной панораму.

Потом потянулась и сладко зевнула —
Ей лунная сказка чертила манула.

Прыжком элегантным вспорхнула на крышу,
Поддавшись кошачьему в сердце фетишу.

И громко запела, чтоб бархатный кот
Представился ей:
— Я, мадам, Бегемот.

Кокетливо жмуря глаза-малахиты,
Ответила кошка коту:
— Маргарита.

А дальше всё было, как будто в романе:
Они предавались воздушной сметане,

Делились котлетой, встречались носами,
Сердечки в ночи рисовали хвостами.

Но вот беспардонно забрезжил рассвет.
Спросил он:
— Ты любишь?
Ответила:
— Нет.

И ловко вернулась к хозяйке в постель,
Оставив поклоннику шарф от CHANEL.

Затаив дыхание в ночи,
Я иду по выжженной дороге.
Телефон трагически молчит
В странной сумасшедшей безнадеге.

Ты жениться мне не обещал.
Оторопь берет души страницы.
В капюшоне чёрного плаща
Исчезают призрачные лица —

Лишь глаза уводят нас в туннель,
Продлевая странной драмы скуку.
— Подарите сердце, мадемуазель,
И с обыденностью — и соблазн, и руку!

Адский хохот. Лезвие в ночи.
— Уходи, неволя хуже смерти.
Ангел Музыки перед тобою чист —
Только жребий маски предначертан!

Тает воск. Надломлена свеча.
Плащ и маска. Немота в подвале.
Он ушёл. Лишь опера мрачна
Продолжала быть скандалом в зале.

Публика. Шкатулка. Сон мелодий.
Бутафория. Что истина? Что ложь?
Ангел Музыки, сегодня ты свободен.
В новом акте, верю, оживешь…

И не поспоришь! Горький жребий брошен.
Монетка звонко стала на ребро.
Пытаюсь я достать клинок из ножен —
Он заржавел в баталиях давно.

Пытаюсь петь, но хрипота из связок.
Давно закончен этот глупый бал.
Стою я в окруженьи полумасок,
Но кто-то нагло образ мой украл.

Помилуйте! На грани лицедейства
В борьбе не оскудеют ход и суть.
Последний вздох наскальный эдельвейса
Скала пыталась в камень свой вдохнуть.

Она смеялась надо мной, но тщетно:
С холодным камнем спорить — жалкий труд.
И лишь закат, как старец-исповедник,
В моих стихах нашел себе приют.

- Суперблиц. «Будь, пожалуйста, послабее...». (Роберт Рождественский)

Нет,
не стоит мне быть слабее,
Обещания твои подобны
ветрам и флюгеру,
Лучше душу иметь упругую,
Лучше жесткой быть,
но зато честнее.
Что там сердцем
тебе завещано?
Адвокатам судьбы
не справиться.
Почему же я сильная женщина?
Не понять
мне в стихах неравенства.
И не надо
мне труб окисленных,
Обещаний огня иль сырости.
Прегрешений моих немыслимых
Не поймешь ты
в своей одержимости.
Одержим ты словесною вьюгою,
Эталоном придуманной женщины.
Ты прими меня лучше…
с*кою,
Но зато настоящей,
естественной!
Не нужны
мне идиллии Рубенса,
Лучше ты вырастай
до сильного.
И тогда мы, конечно,
слюбимся
И сольемся губами-крыльями.
Помоги мне в тебя
поверить —
Не нарочно,
не на мгновение.
И в осенней блокаде истерик
Отыщи что-то
странно-весеннее…

Не предавай дважды

1.

Время — всего лишь песок, что течет сквозь пальцы памяти. Нет прошлого и будущего, есть лишь некая точка отсчета и точка возврата. А иногда бывает и точка невозврата. Есть точка прощения и точка непрощения...
Бругильда вздохнула, кинула в котел, что висел над огнем огромной печи, бутоны горецвета, вытерла руки о передник. За окном послышался стук костей, завывание то ли ветра, то ли собак. Колдунья прислушалась, а затем вышла на крыльцо. Мимо ковыляли скелеты, зомби, вурдалаки. Один из представителей нежити ведьме был знаком, она приветливо помахала ему рукой и, разглядывая нарядный, но изъеденный местами молью камзол мужчины, поинтересовалась:
— Голац, привет. Ты куда так нарядился?
Голац немного покашлял, раскидывая по сторонам от каждого кашлянья клуб пыли и ветоши, и ответил скрипучим голосом:
— Так, матушка-колдунья, бал нежити объявил вчера король Магиш, с утра летучие мыши Атши всем злодеям приглашения разослали. Упыри, зомби, вампиры, крофдоры — всякая нечисть спешит поразвлечься этим вечером.
— А меня забыли! — Бругильда смахнула непокорную слезу с щеки. — Типа старая и никому не нужная, да? Я хоть и не нежить, а тоже люблю махнуть стариной! Помнится, во времена моей юности мы такие шабаши ведьм устраивали!..
Ведьма мечтательно подняла глаза к охристому небу.
А оборотень-колдун пожал плечами и молча побрел в сторону Усыпальницы монарха.
— Ну я им и покажу черный бал! Они у меня еще попросят пощады! — с этими словами она помахала в воздухе кулаком кому-то невидимому, плюнула в сердцах и, резко стукнув фалдами подъюбника о порог, злобно хлопнула дверью.
Затем Бругильда стала бегать по хижине, упорно что-то ища…
— Вот они! — в ее руках были странные пяльцы. Вышивка в них от времени потускнела, а по блеклым нитям было понятно, что некогда там был вышит портрет живого короля Магиша. Некоторые нити были порваны и некрасиво лохматились из узора. Колдунья подула на изображение и зашлась в диком чехе от обилия пыли. Так, чихая без перерыва, она стала крутиться вокруг своей оси в безумном танце с притопами и прихлопами, напевая какие-то заклинания под нос. Была понятна лишь одна фраза, постоянно повторяемая Бругильдой:
— Я вам устрою шабаш ведьм, касатики! Будете знать, как бабушку Бруги забывать пригласить!
Через минуту от колдуньи остался лишь один световой вихрь, а сама она уже стояла перед чертогами Магиша, держа в руках старинные пяльцы.

2.

Стража короля Магиша с поклоном расступилась, пропустив Бругильду в темный коридор чертогов умершего короля. Да, ей забыли выслать пригласительный билет, но в ее руках был странный предмет из нитей, заставляющий нежить слушаться могущественную колдунью, которая пришла напомнить Магишу о своем существовании и отомстить за непочтительное отношение к себе.
Двери тронного зала распахнулись, и холодный свет брызнул ядовитыми снопами в ее выцветшие золотистые глаза.
Нечисть замерла, все взгляды устремились на Бругильду.
Леврета, супруга короля, резко вскочила со своего трона, встав между королем и колдуньей.
— Ты зачем пришла? Тебе мало того, что ты при нашей жизни мне трепала нервы? Ты была его любимой женщиной! А я всегда была на вторых ролях! Оставь в покое нашу семью хотя бы после смерти! — голубыми губами с упреком промолвил седовласый призрак королевы. — Это я просила Магиша не приглашать тебя! Тебе здесь не место! Уходи, Бругильда! Этот бал для мертвых!

3.

Прошлое властно постучалось в память колдуньи. Это было очень-очень давно. Тогда тоже гремел на всю округу бал, но бал живых. Она молода и прекрасна. Ее черные, как крыло корвуса, волосы украшал чудесный венок из разнотравья: мирта, нарциссы, тысячелистник, жар-цвет сладко благоухали в ее прическе. Она, словно маленькая райская птичка, влетела в тронный зал. Музыка замерла, все танцующие не могли отвести глаз от юной колдуньи... Смуглая кожа, длинные, волнистые волосы, золотые глаза, похожие на нежный утренний свет Мирроу… И он, король Магиш, был словно околдован ею.
А потом были ночные встречи, когда небо стыдливо укрывало их ржавыми облаками Хаира, а рожь становилась страстным ложем любви.
Она мечтала вышить портрет своего любимого короля, купила самые дорогие нити у заморских купцов…
Но их идиллия была разрушена ревностью королевы. Леврета оклеветала Бругильду.
— Она тебя приворожила! — кидала обвинения и упреки Леврета в лицо Магиша...
И Магиш поверил жене и оттолкнул юную Бругильду. А потом были печальные события по спасению своего народа, когда пришлось отдать Богу мертвых и проклятых самое ценное, что у него было, — жизнь и честь семьи.
Время не лечило раны Бругильды, она просто привыкла к разочарованию в своей первой любви. Она знала, что, на самом деле, именно Леврета прибегала к помощи магии, чтобы отвратить от нее короля и вернуть изменника в лоно семьи. Но эта правда была никому не нужна, кроме самой колдуньи…
Годы шли… Волшебные пяльцы — это единственная вещь, что связывала Магиша с миром живых. Бругильда это знала, возможно, догадывался и сам Магиш...

4.

Недобрым огнем сверкнули глаза Бругильды:
— Магиш, почему ты предал меня тогда и предаешь сейчас? Я думала, что дважды не предают!
— Бруги, прости меня! — практически беззвучно сказал ей Магиш, стоя за спиной супруги, и гулкое эхо от упавшего к ногам ведьмы стеклянного и звонко разбившегося на черные осколки сердца мертвого короля побежало по мрачным коридорам чертогов монарха.
Словно изваяния, застыли вокруг некроманты, вампиры, скелеты, зомби, ведьмы, упыри… Нечисть безмолвствовала.
— Я пришла сегодня отомстить тебе, король, за двойное предательство! — металлические нотки решимости послышались в голосе Бругильды. — Видишь эти пяльцы?
Колдунья держала в правой руке старинную вышивку:
— Это единственная зацепка, единственная связь твоя с миром живых! Ведь я вышивала твой портрет!
Магиш протянул руку вперед:
— Отдай мне их, прошу!
— Нет! Я пришла сегодня сюда, чтобы сжечь твой живой портрет на глазах у тебя, проклятого и мертвого! — колдунья была непреклонна, ее речь, словно топор палача, обрушивалась на бедную голову Магиша. — Ты не задумывался, что у любого яда есть противоядие? Богу мертвых и проклятых можно противостоять! Но ты предпочел выполнить ту сделку, а я была отвергнута тобой и забыта. Ты не обратился ко мне за помощью! А ведь твой портрет был вышит нитями жизни… Но тебе милее оказались нити смерти! Нитями Магиша ты стал убивать и властвовать! Это было твоим проклятием и твоим выбором, точнее проклятием твоего малодушия… Неужели ты веришь до сих пор, что я тебя приворожила?
Бругильда глухо рассмеялась на весь тронный зал.
— Извини, но сегодня моя страшная месть свершится! А еще я поняла, что нельзя навязывать свой путь и свой выбор! У каждого своя дорога. Эта вышивка почти триста лет нас связывала вместе… Сегодня я отпускаю тебя, мой прекрасный король... — с этими словами она поцеловала вышитый портрет в губы, а затем разжала ладонь, где горел элементаль огня. Огонь прыгнул на пяльцы, и живые нити, обугливаясь, стали сыпаться на холодный мраморный пол.
Магиш с Левретой зачарованно смотрели на яркое действо пламени в центре тронного зала…
Когда акт страшной мести был завершен, Бругильда резко развернулась на сто восемьдесят градусов от проклятого семейства, нарочито качнув при этом свои прекрасные накрахмаленные по случаю бала юбки, и с гордо поднятой седовласой головой вышла прочь из чертогов мертвого короля. И лишь Магиш заметил, как одинокая слеза скатилась по морщинистой щеке колдуньи.
Зазвучала похоронная музыка, и странные гости потустороннего мира стали под нее вальсировать, стуча своими гнилыми мощами, пыля пропахшей нафталином одеждой и оставляя за собой аромат трупного яда, смрада склепов и заброшенных могил. Бал нежити продолжился, как будто ничего особого и не произошло…

В такую ночь рождается соблазн.
И до греха — всего лишь шаг иль трепет.
Луна скользит во тьме, как будто лебедь,
Раскрыв крыла, на глади вод ложась.

Мелодии души, озябшая луна,
Последним поцелуем тронет осень.
И этом тоже есть чья-то вина,
Что распустились ледяные розы.

В такую ночь рождается соблазн.
И до греха — всего лишь шаг иль трепет.
Луна скользит во тьме, как будто лебедь,
Раскрыв крыла, на глади вод ложась.

Мелодии души, озябшая луна,
Последним поцелуем тронет осень.
И в этом тоже есть чья-то вина,
Что распустились ледяные розы.

беседа в стихах: «Мой конь притомился, стоптались мои башмаки, куда же мне ехать? Скажите мне, будьте добры»... (Ночной разговор, Булат Окуджава)

***
За чашкой чая не спрошу я про коня.
— Булат, напой нам лучше про вращение и землю.
И кажется, что мрак трагично всеобъемлющ
И нет вдали ни песен, ни огня...

И ложка падает, звеня судьбой на пол,
И отзвенела гибкая гитара,
И на столе остыл свечи огарок,
И выцвел поэтический камзол...

Лишь пыль веков в руинах бытия.
За чашкой чая коротаем век поэмы.
И в памяти с глазами хризантемы
Вдруг постучится в нашу дверь ноябрь.

Что потеряли, в памяти найдём,
И лунным призраком засветит ночь в окошке,
И затоскует в долгом плаче лошадь
Под незажженным Богом фонарем.

Ночь властно прикрывает нам глаза
Вуалью мрака, подливая яд забвенья.
И, запивая чаем сплин осенний,
Мы слышим Вечности немые голоса...

- Блиц. «Что же такое счастье?». (Э. Асадов).

Перелистнув
Осенний календарь, мы зим встречаем круговерть в метелях.
Ты машешь крыльями, я — лёгкий флёр из букв.

И Светолесья
Гаснет полоса последним всполохом осеннего заката.
Я — дуновение, а ты вполне телесен.

Что счастье?
Знать, что мы не зря живем и встретимся вон там, за поворотом,
И музы трепет, и игра в контрасте…

И тишина.
Долиною любви позволь пройти босой к тебе по стёклам.
Останься же, мой рыцарь, дотемна!

Обнажено
Счастливых мигом время. Часов песочных гаснет полукруг.
И на губах загубленной истомы хмельное терпкое вино.

- Блиц. «Что же такое счастье?». (Э. Асадов).

Как мало мне надо: послушать Вивальди,
Оставить салфетку в ванильной помаде.
Кота почесать за ушком и напрасно
Писать о любви с малой долей сарказма.
Потом убежать от тебя на рассвете,
А ночью закутаться в розовом пледе,
Любить чуть навзрыд, иногда театрально,
Порой наслаждаясь высокой моралью.
И падать, и ждать с ароматом ванили
Амброзий букеты, симфонии лилий.
Сутулясь от ветра, дышать на ладони,
Мечтая о теплом курином бульоне,
Сбегая по лестнице, мчась на работу,
Подумать про планы "на эту субботу".
И чая плеснуть в пиалу вечерами,
И вспомнить о детстве, о сказке, о маме.
Услышать твоё неизменное "здрасьте" —
И в этом моё сумасшедшее счастье.

Я ворвусь в это лето, а ты на перроне.
Я вбегу в эту зиму, а ты — у реки.
Наше счастье в седьмом, самом крайнем вагоне,
Поездов завершает по жизни витки.

Мы шумим и толкуем о той кофемолке,
О тарелках, разбитых случайно и нет,
Ты твердишь, что нет места в квартире для ёлки,
Я ж о праздниках зимних толкую свой бред.

Говоришь мне, что дети большие и точка
И от ёлки потом будут иглы и грязь.
Новый год с чередой всяких злых заморочек
Не бывает без ели, увы, отродясь.

А потом про субботу, про дальние планы,
Про подарки, колготки, покраску волос,
Про мотивы "Скорпов" и надрывы "Нирваны"
И про выбор вообще лихо так понеслось.

Так и мчимся куда-то. Прокурен наш тамбур.
Наше счастье спешит состояться "вчера".
И под "Сплин" не горит наша старая лампа,
Календарь наш соврал, и на сердце хандра...

- Блиц. Конкурс на двойной заказ «Главным делом жизни вашей может стать любой пустяк».

Из мелочей слагается большое:
Вот Млечный путь меня домой ведёт,
И кружево на окнах ледяное,
В алмазной стружке ярок небосвод.
И от камина — тени и тепло,
И аромат ванили и корицы.
От мелочей бывает так светло,
Что хочется и маленьких традиций:
Таких, как поцелуи на заре,
Улыбка мамы, жаркий спор в искусстве,
Луна драконьей чашей в серебре,
И Дивайт Фир, что пишет о Прокрусте.
Мне кажется порою, что пустяк —
Всего лишь отражение Колосса.
А незначительное — это просто знак
Чего-то важного, но без официоза.

- Блиц. Конкурс на двойной заказ «Главным делом жизни вашей может стать любой пустяк».

Извини, я сегодня шальная пороша.
Я сегодня совсем незначительный вальс.
И для Вас
Я сегодня скорее "быть может",
Чем "конечно" и "да"
в заревой диссонанс.

Можно выбрать батут
иль лететь с парашютом,
Можно взять напрокат
у судьбы дельтоплан.
Незначительность
каждой прошедшей минуты
Утекает в "Je t'aime"
Лары той, Фабиан.

Незначительность —
доза с французским акцентом...
Ты плесни мне в бокал
терпкий всполох "Бордо".
Из безделиц
слагается вечность в моменты,
А великое может скатиться
в Ничто...

1.
Передо мной на массивном дубовом столе лежал фолиант, покрытый толстым слоем пыли. Я дунул во все свои богатырские легкие, и клубы пыли мгновенно разлетелись по келье монаха Пимена. Вошедший в свою комнату монах разразился громким чихом на всю обитель, а затем, укоризненно покачав головой, спросил:
— Финко, какими судьбами?
— Пимен, не буду юлить, — я дерзко посмотрел из-под шляпы, натянутой по самые брови, — Заказик у меня. Вот на эту книжицу!
Брови Пимена недовольно сошлись на переносице:
— Ты же прекрасно знаешь, что эту книгу нельзя выносить из монастыря!
Я подошел в упор к монаху, держа в руках свою добычу, и осклабился:
— Это почему, Пимен? Ты меня накажешь? Убьешь? Заточишь в своем монастыре? Да и зачем тебе эта книга? Ты когда последний раз ее открывал? Десять-двадцать-тридцать лет назад?
— Никогда, — Пимен властно протянул руку к талмуду. — Его нельзя открывать, Финко!
Я грубо оттолкнул монаха, что преградил мне выход из кельи, и, пройдя по длинным коридорам, вышел во двор обители.
2.
Глаза торговца Теро светились недобрым огнем. Я не очень люблю Руменгильд, слишком официозный город, не люблю его шум, напыщенность горожан. А тут еще эта какая-то странная сделка… И слова Пимена, что книгу нельзя открывать. Надо ее все-таки рассмотреть. Открывать не буду… Страшновато как-то после слов монаха. Хроника «Крепость Хальдебор» — гласила надпись на обложке книги… Красивая картинка, северный замок… Картинка словно затягивает туда, в северные земли, а Теро мне что-то говорит и говорит. Затем трясет меня за плечо:
— Финко, ответь же, сколько же ты хочешь за этот фолиант?
Задумываюсь и тихо, но твердо отвечаю:
— Я передумал: книга не продается!
Выскакиваю из богатого жилища торговца и спешу скрыться по узким улицам Руменгильда.
— Держите вора! — слышу за своей спиной крики барыги. Пытаюсь бежать, но стража тут как тут: значит, торговец заранее подготовился, если сделка выгорит. Хитрый пройдоха! Я окружен со всех сторон стражниками: бежать некуда… Единственный шанс спастись — это заглянуть в таинственную книгу…
Открываю ее: белые страницы! И дикая вьюга поднимается вокруг меня. Ничего не вижу и не слышу, кроме белого снега и завывания метели. Странно, была же неплохая осенняя погода!
— Ууууууууууууууу! — поет вьюга…
Мне не хватает воздуха, словно чья-то мощная рука хватает меня за шею и душит. Я пытаюсь кричать, но поздно. Книга падает из моих рук на землю…
“Несите его отсюда!” — последнее, что слышу я. Все-таки меня схватили…
3.
Постепенно сознание возвращалось ко мне. Я, укрытый белой шкурой какого-то неизвестного существа, лежал в какой-то странной комнате на гамаке. От меня неприятно пахло, хотя и от этой шкуры тоже запах был не ахти. “Я в каком-то странном шалаше”, — понял я, обводя взглядом более чем скромное жилище: небольшой стол, пара стульев, гамаки-кровати, к потолку прикреплены какие-то травяные сборы, на столе тускло горит масляная лампа.
Вдруг большой ком шерсти зашевелился в углу и повернулся ко мне лицом на сто восемьдесят градусов. Это была странная, очень некрасивая женщина, мохнатая, с огромными козьими рогами. Я поморщился от новой порции неприятного запаха. Незнакомка все поняла по моей мимике и пояснила:
— Лечебные мази всегда пахнут не очень.
Я встал с гамака, подошел на шатающихся от болезни ногах к кожаной двери и осторожно приоткрыл занавес выхода из чума. Свет всепоглощающей белизны больно резанул по моим глазам. Бесконечная равнина снега. Я не знал, радоваться ли мне или печалиться своему спасению.
За моей спиной уже ворчала знахарка, постукивая в старинный бубен из кожи враждебных племен йети:
— Вот какой от тебя, Финко, толк? Ты зачем книгу-то открыл? Не тобой она была запечатана, не тобой и должна быть прочитана.
Я прикрыл дверь и присел на свой гамак. Голова кружилась, а в ушах звенело, то ли от мелодичного звона бубна шаманки, то ль от метели снаружи, то ль от болезненной слабости.
Шаманка присела на один из стульев, закрыла глаза и стала медитировать, произнося странные звуки:
— Ааааааааааа, оооооооооооооо, уууууууууууууу…
Я молчал, с одной стороны, сил говорить особо не было, а с другой, мне нечего было сказать этой мохнатой женщине в свое оправдание.
Через некоторое время она заговорила:
— Тогда слушай, Финко, и не перебивай. Меня зовут Вьюжной хваткой, а заезжие моряки прозвали Магриссой. Как ты, наверное, догадался, я знахарка. А принес тебя сюда шаман Туйгун, хранитель магической башни Блуждающего острова. Как ты оказался на том острове? Провидение, злые силы… Ты открыл портал! Зачем?
Глаза Магриссы сверкнули недобрым огнем, женщина укоризненно покачала мохнатой головой, взяла с полки трубку, набила какими-то северными травами, потерла кремний, затянулась… Дым плавно растекся по жилищу, стало пахнуть приятно, а шаманка некоторое время молча курила… Я тоже молчал, мне было не по себе.
— Ладно, что сделано, то сделано. Много вас таких! Тех, кто думает, что у них в кармане — весь мир. А теперь этот портал несет опасность землям Великих драконов. И он привязан именно к тебе, самодовольному и глупому болвану!
При этих словах Магрисса ткнула в меня курительной трубкой.
— И только ты сможешь закрыть этот портал! У хроники “Крепость Хальдебор” есть одна особенность: ее может прочесть только тот, кто первый коснется магической пыли ее страниц! Для остальных читателей это будет книга с чистыми страницами… Читающий же станет участником событий книги! Он может разрушить этот мир, а может и спасти! Сама книга эта — карта клада, путь в сокровищницу Севера.
“Так вот почему Теро за ней охотился!” — подумал я про себя.
— Ты верно подумал: торговец захотел получить огромные богатства!
Я вздрогнул.
Вьюжная хватка рассмеялась в моей голове, дальше она мне стала говорить уже в моем сознании, не раскрывая рта:
— Как только ты, Финко, откроешь книгу и начнешь ее читать, портал откроется и поглотит тебя. Помни: сейчас весь мир — в твоём кармане!
Я открыл книгу, белые страницы… Магическая пыль стала неприятно пощипывать пальцы моих рук.
4.
Сознание стало словно покидать меня… Вокруг меня закружилась метель из распахнутой книги, а сама книга голосом Вьюжной хватки зазвучала у меня в голове…
“Давным-давно, когда огнедышащий вулкан буквально исторг из своего кратера расу Магмаров, на свет появился великий колдун Андельван, владеющий магией огня. Сила этого мага была заключена в волшебный посох, доставшийся ему от бабки Эгиям. Но до людей дошло страшное пророчество, что мир Фэо будет уничтожен существом с горящей палкой в руке. И был нанят людьми наемник, вероломно убивший магмарского мага мечом в самое сердце. Наступили времена хаоса и ненависти, люди и магмары буквально искупали в крови наш сказочный мир. К счастью, времена “до-Шеары” прошли, богине удалось установить относительный миропорядок благодаря балансу сил двух драконов. Но не все было так просто!
Душа Андельвана была заточена в подвале северной крепости Хальдебор. И где-то там же хранятся сокровища Северного королевства! Найди их, Финко!”
5.
Я проснулся от дикого холода. Лежать на стеклянном полу было неудобно. Тело болело.
— Магрисса, — прошептал я, но мне ответило лишь эхо снежного дворца.
Эхо побежало по замку, скидывая с потолков комья снега… Дворец из хрусталя. Я не мог наглядеться на красоту резьбы по льду. Какое-то удивительное, даже фантастическое зодчество северных ювелиров! Свет преломлялся, играя разноцветными спектрами лучей Мирроу.
— Возьми перстень с трона! — вновь услышал я знакомый голос в голове.
Я стал ходить по замку, ища тронный зал… Наконец, перстень найден, призматический, красивый, надеваю его на палец и чувствую, что мое тело наполняется удивительной магической силой…
Где моя книга? Машинально стучу по карману, она там, правда, книга уменьшилась в размере! Вытаскиваю ее из кармана. Книга снова прежних размеров. Строки начинают проявляться на открытой странице:
“И вот когда Вьюжная Хватка поведала историю магической книги Финко, наемник…”
Метель бьет в глаза, смотреть больно. Чувствую удар сзади по голове и знакомый голос:
— Несите его отсюда!
6.
С потолка капает вода. Хочется пить. Трогаю затылок, он в крови, но я пока жив. Пока.
Мрачная пещера. Постепенно мои глаза привыкают к темноте. На полу вижу трупы крэтсов и пауков. Пахнет сыростью и гнилью. Я один? Привстаю, снова рукой стучу по карману: книга месте! Но мои руки все вымазаны в кровь. Встаю, прислушиваюсь, откуда капает вода. Вижу на полу металлическую помятую кружку, ставлю под капли.
— Финко, не стоит этого делать! — слышу незнакомый голос в темноте.
— Когда-то меня звали Андельваном…
Понимаю, что это со мной говорит череп на массивном хрустальном ларце. Мне становится не по себе:
— Как отсюда выбраться?
— Никак.
— А если подумать?
— Читающий глазами книгу не осилит! Лишь слепцу будет дан дар прозрения! — глаза черепа сверкнули недобрым огнем. — Но поторопись! Зло приближается. Осталось совсем немного до конца мира.
— Как я устал от ваших с Вьюжной хваткой загадок! — я стоял перед черепом, пытаясь сорвать перстень с пальца, но перстень прирос к пальцу. Вдруг струя огня из перстня брызнула потоком на хрустальный ларец, свет преломился и чиркнул огнем мне по глазам. Острая боль пронзила мое тело. Я ослеп.
Лежа на холодном полу во мраке подземелья Хальдебора, я стал переосмысливать свою жизнь. Я наемник, деньги для меня многое значат. Я беру заказы, иногда и на убийства людей и магмаров. На этот раз, выходит, я взял заказ на убийство всего мира Фэо? Разве у наемника может быть совесть? Наша стезя не терпит сомнений и жалости.
— Читай! — властно прохрипел череп.
Я нащупал книгу в кармане, открыл… Голос великих хроник заговорил в моем сознании:
“Финко, встань, подойди к черепу, вставь в правую глазницу черепа перстень”.
“Но перстень прирос к пальцу!” — возразил я.
“Слушайся меня!”
Книга явно требовала полного подчинения ее воле! К моему удивлению, перстень легко соскочил с пальца. А дальше надо руками нащупать череп. Вот он! Тяжело жить слепцом… Правая глазница. Перстень вставлен. Что-то заскрипело…
Что? Потайная дверь? Хрустальный ларец? Щупаю руками… Точно. Ларец открылся. На его дне лежит какой-то странный предмет. Что это? Аккуратно ощупываю.
Принюхиваюсь. Мое обоняние на пределе. Знакомый запах. Запах табака Магриссы! Это ж ее трубка. И она еще горит! Закуриваю. Приятные благовония расползаются по подвалу. Думать становится легче. Зрение постепенно начинает восстанавливаться. А табачок-то волшебный, ох уж и знахарка! Спасибо, Магрисса! Ты настоящий друг!
Осматриваю еще раз повнимательнее подвал. Вижу на полу кусок посоха Андельвана… Древко посоха из дерева, зажгу-ка я его от трубки шаманки… Вожусь некоторое время с предметами, наконец, древко загорается. Наверху слышу шаги и голоса.
— Теро, ну и где обещанные тобой сокровища мира? — насмешливый голос мне кажется очень знакомым.
— Го`Занар, я уверен, что разгадка этих сокровищ близка!
Открываю снова хроники Хальдебора. Лихорадочно листаю белые страницы. Пусто! Надо срочно что-нибудь делать.
Книга распахивается на карте. Пятиугольник. Я отмечен крестиком в центре карты. На одном из углов карты нарисованы семена с едкими испарениями. Частица Шиасс! К счастью, в моем кармане можно найти все, ну или почти все. Куда же ее теперь? Оглядываю еще раз подвал внимательнее. О, потайной ход с винтовой лестницей. Как же я его раньше не заметил. Спешу наверх, прихватив с собой факел из древка волшебного посоха… Холод и мрак стеклянных комнат. Голоса ушли. Вот и тронный зал. Отсчитываю нужное количество шагов по карте сокровищ. Замечаю на стеклянном полу квадрат черного цвета. Кладу семя. Снова открываю книгу. Карта сокровищ начинает постепенно проявляться. Едкий некросфодель… Нашел, правда, засушенный. Отсчитываю шаги. Кладу цветок на пол. Снова открываю книгу… Алмаз на картинке. Радуюсь, как ребенок, что в моем кармане и он есть. Кладу и его. Руна — в четвертый угол, Выковырнув из своего походного клинка руну, кладу ее на пол. Снова открываю книгу… Пятый угол — Алая роха. Роюсь в кармане. Вот и заветное перо! Подбегаю к пятому углу, кладу перо на пол. Пятигранник начинает светиться голубым свечением. Шиасс-Едкий некросфодель-Алмаз-Руна-Алая роха… Шеара! Пазл начинает собираться в голове. В центре пятиугольника — потерянная часть посоха! Смотрю на свой обгоревший кусок посоха, тушу его о снежную стену замка. Мне очень стыдно, что я так сильно попортил огнем кусок артефакта, но делать нечего. Кладу этот кусок в центр пятиугольника. Посох срастается!
— Браво, Финко! Ты смог найти настоящее сокровище! — слышу знакомый насмешливый голос сзади и аплодисменты. Оборачиваюсь. Это аплодирует фигура в черном капюшоне.
— Го`Занар? — обреченно шепчу, я не знаю, что делать...Имею ли право брать волшебный посох с пола?
Фигура откидывает черный капюшон назад.
— Монах Пимен? — я стою пораженный, не зная, что и сказать.
В тронный зал входят Теро, Вьюжная хватка, шаман Туйгун.
Магрисса смеется над моей реакцией:
— Нам с Туйгуном надо было найти божественный артефакт раньше Хаоса! Чтобы спрятать его в надежном месте. В своих видениях Туйгун увидел, что именно ты сможешь разгадать загадку Хальдебора. И мы наняли монаха Пимена и Теро, чтобы они разыграли этот спектакль, благодаря которому тайна хроники Хальдебора раскрыта.
— Ну как тебе поиск сокровищ? — монах Пимен звонко рассмеялся.
Я же задыхался от праведного гнева:
— Это что же в этой истории два не-наемника стали наемниками, а настоящего наемника надули, и я трудился за идею?
— Выходит, что так, — Пимен улыбался мне такой доброй улыбкой, что мое сердце растаяло. — Кстати, брат, я такого монастырского шиз-пива нам наварил! Предлагаю отметить это благое дело!
— Добро, Пимен! А как же пророчества, что человек с горящей палкой уничтожит мир?
— Не поверишь, Финко! Я в старинной библиотеке монастыря нашел другую часть рукописи. И Там предание гласит: “Человек с горящей палкой уничтожит мир … порождения Шиасс”. Человек с горящей палкой — это ты, Финко, хотя оторвать бы тебе голову за порчу старинного артефакта!
— Не правда, артефакт был сломан до меня! — при этих моих словах мы с Пименом рассмеялись, как дети, звонко, весело.
Магрисса и Туйгун в этот момент заботливо прятали волшебный посох и “Хроники крепости Хальдебор” в надежный саркофаг.
— А это теперь куда? — поинтересовался торговец Теро.
— На Блуждающий остров, там они будут в надежных руках, — ответил шаман. Йети вежливо поклонились благородным магмарам и исчезли вместе с сокровищами Хальдебора.
— Вот так вот, вы-то хоть что-то получили, а мне как наемнику обидно, — я смеялся до слёз. — Меня же теперь вся банда “Крадущихся в ночи” засмеет!
— Друзья! Нам пора домой! — скомандовал Пимен. В его руке каким-то чудесным образом оказался тот самый призматический перстень, портал открылся, и мы поспешили войти в него.
7.
— Теро, а что тебе за труды йети дали? Признавайся, — спросил я, сдувая искрящуюся пенку с монастырского шиз-пива. — Я понимаю, что Пимен получил в награду перстень! А ты-то что? Не ври мне, что тоже работал за идею!
Торговец хихикнул, покопался в рюкзаке, достал трубку Магриссы и кисет с волшебным табаком:
— Это на черном рынке стоит дороже призматического перстня!
— Ну вот, один я оказался наемником без найма! — сказал я, выпив залпом очередную порцию вкуснейшего монастырского напитка.
— Ошибаешься, брат! И для тебя у йети есть подарок! Вот, тебе просили передать! — с этими словами Пимен достал из своей походной сумки уменьшенную копию хрустального Хальдебора. У меня аж замерло дыхание от такой красоты! Башенки, крепостная стена, окошки — точная копия северного дворца. Я смотрел на это чудо великого неизвестного ювелира и с нежностью, на которую только способно расчетливое сердце наемника, вспоминал Магриссу, ее добрые глаза, пушистые ладони, аромат северных трав, ее звенящий бубен, и колыбель Севера меня снова и снова манила в край воспоминаний, поиска сокровищ, вьюжных легенд и сказаний.
нравится (5)

На переправе
средь снегов
и знойной лавы
мне зимородок-Алконост
нашепчет весть,
Что средь повей-травы
Эдема травы,
подобные ветрице нежной, есть.
Бежит река в сиянии огня,
А где-то там, как Феникса удача,
мы встретимся,
в повей-траве дурачась,
Из трав степных помнется простыня.
Мы в царстве Нави
тронем небосвод,
А душу звездоцвета
тронет нежность.
И в облаках,
под сенью крыльев нежась,
мы испытаем
ангельский полет.
Потом проснёмся.
Нас поманит Явь.
И Алконост, и Сирин —
старой былью.
И я сравню свою тоску с полынью,
И упаду
в ковер
небесных трав...

Я уже и не знаю, где небыль иль быль,
С уходящими я ухожу постепенно.
Говорю я себе: это жизни оттенок,
А мой Ирий давно полонила ковыль.

Пятерых проводила в неведомый сад,
Но во снах мои гости приходят, как прежде.
Благодарность скользнула в прозрачной одежде
Или тени танцуют от тихих лампад?

Но горит еще пламя забытой свечи,
За науку разлук — благодарные зори,
И поэзией дышит мое Светогорье.
Ты в ознобе звезды не предай, не смолчи…

Упадет башмачок, стукнет звонко январь.
Я закутаюсь в шаль из прекрасных мгновений.
На морозном стекле — свет былых откровений.
Ты звони в мою душу, суровый звонарь.

Экспромты на злобу дня:
https://w1.dwar.ru/info/forum/topic.php?id=709443&page=14#post-9609201
https://w1.dwar.ru/info/forum/topic.php?id=709443&page=21#post-9609597
https://w1.dwar.ru/info/forum/topic.php?id=710670#post-9610993