Молодая ведунья, мать Блодияры, узрела странные образы в хрустальном шаре, но столь смутными и неясными оказались представшие видения, что решила обратиться к умудренному сединами мужчине за разъяснениями. Ибо кому яснее, чем волхвам представлены судьбы мира, кто умеет читать по звёздам и одарен знаниями столь великими, что на всякий вопрос найдет ответ? Волхвы, друиды и ворожеи – те, кто всевластной Шеарой приставлены к смертным уберегать от глупой смерти, богохульного смеха, учить почтению ко всем покровителям Фэо. Помимо них есть, разумеется, маги, но чародеи ступили на иной путь: покоряя силу стихий, вмешались в борьбу магмаров и людей, чтобы увязнуть в ней как в зыбучем песке и более не оглядываться на желания богов. Ибо ярость к иной расе, подобно огню охватившая их сердца, несовместима с осторожностью гармонии и, потешая Хаос, страшит даже природных духов.
Долгий путь отделяет степные просторы от горных хребтов, и женщине с дитём во чреве проделать его не по силам. В поместье Уирголд ощутила она боли страшные, там же к полудню до положенного срока произвела на свет маленькую дочь. В честь слабосильной матери, родами убитой, нарекли целители Братства Добродетели девочку Блодиярой.
Весёлой и бойкой росла малышка. Хоть сторонилась незнакомых людей, но к друзьям привязывалась крепко, любила товарищей по детским забавам со страшной силой, и поостеречься стоило тем, кто во власти минутного гнева мог пожелать им зла.
Предрешённой и ясной, как полуденное летнее небо, казалась её судьба: имея доброе сердце, дева вступит в Братство, будет нести свет искренней доброты жителям Огрия и всей душой воспротивится пагубному учению Вершителей Зла…
Но Блодияра, рассудив иначе, поразила всех: шагнув через порог совершеннолетия, она обняла седую наставницу и вернулась в покосившийся, затхлый домик матери средь густых зарослей чертополоха. В степь.
Долго дивились братья и сестры Добродетели странному решению, пытались письмами и визитами возвратить назад, но все попытки оказались напрасны. Лишь однажды Блодияра, к тому времени успевшая из юной девушки превратиться в красивую женщину, пришла в Уирголд: проводить в последний путь тело той, кто заменила малышке-сироте мать.
Украсив могилу воспитательницы цветами, она исчезла вновь, по-прежнему удивляя людей столь явственным стремлением уйти от шумного мира в тихую глушь.
О причинах догадывались многие, но наверняка не знали, ибо тяжкая доля ворожеи, умение видеть, гнавшее прочь от воинственных людей, не выпала им самим.

***

На пёстро-зелёное полотно трав Огрия ступила робкая нога осени. Нет! Не пробили колокола погребальную песнь летнему зною, не пришёл в мир дождливый владыка Сентябрь. Лишь к середине подходил август, но иногда в ветре мерещился тончайший запах погибших трав, первого заморозка, раннего снега – всего, что заставляет с тоской вспоминать ушедшее лето.
Ворожея Блодияра отвернулась от окна, выпустив запутавшуюся в невесомой занавеске муху, и улыбнулась сидевшей за столом воительницы, не спеша прямо отвечать на заданный вопрос.
– Так что же, дева, ты хочешь знать? – лишь через минуту спросила женщина, подойдя ближе и заглянув в горящие до неприличия сильным любопытством глаза. – Почему ушла я из дома Братства или когда открыла для себя дар, смогла видеть и понимать образы, для других остающиеся лишь неясным дымом? Когда первую горечь испытала или призванье своё отыскала?
Воительница задумалась. Такое обилие вариантов ответа на казавшийся очень простым вопрос «Как вы это делаете, славная ворожея?» поставило её в тупик. Разумеется, интерес любознательной молодости подстёгивал спрашивать обо всём, как можно больше вызнать о таинственном и непонятном искусстве опережать свершение беды, предупреждая о грозящем горе. Но умом понимала: знающий слишком многое, но таланта не имеющий узнанное использовать, только понапрасну забьет голову ерундой.
Она не имела магического дара, ничего не видела в глубинах хрустального шара или в дрожащих огоньках свечей, а потому пользу из слов ворожеи извлечёт едва ли.
«Только один вопрос сможешь задать, дева. Выбирай, да не прогадай», – так сказала Блодияра после первого порыва, после проявления чужого несдержанного интереса.
Теперь воительница молчала, размышляя. Молодая ещё, в юном возрасте всё на свете узнать охота. Улыбнувшись самыми уголками губ, Блодияра вновь отвернулась к окну, давая время подобрать правильные слова, взвесить каждое из них; направила взор на степной простор, уходивший в бесконечную даль, залитый розовато-золотистым сиянием предзакатного солнца.
Снова влетела муха.

***

Ах, какое дивное нынче пришло лето! Не жаркое, но ласкающее лица тёплыми ветрами и ласковым солнечным светом, вселяющее весёлую радость в сердца людей! Магмары давно не истязали Виригию атаками, мир дышал легко и спокойно, не разбивали тишину на осколки пугливые выкрики: «Наступают! Воины, защитите!»
Конечно же, до поместья Уирголд редко докатывалась волна наступления. Магмары сворачивали к белокаменному О’Дельвайсу, где их клинками, топорами и стрелами встречали отважные защитники, а над приютом Братства Добродетели по-прежнему тихо шептались зелёные кроны вековых дубов, тополей и ив. Но покой оставался временным. К вечеру добирались досюда повозки с раненными. Оказав помощь, братья и сёстры отправлялись в город, дабы лечить другие увечные тела и души.
– Блодияра! – немолодая женщина отпустила руку только-только прибывшего воителя, которому минутой ранее с радостным вскриком бросилась на шею, поманила стоявшую в стороне бледную девочку. – Поздоровайся. Ну же, подойди!
Но та сжалась, словно испуганная мышь, дёрнула головой и шагнула назад. Такой страх читался в глазах, когда смотрела на мужчину, что наставница не выдержала и спросила, тая встревоженное разочарование:
– Что случилось, дочь?
Долго молчала малышка, переводя пугливый взор с одного лица на другое, поневоле тревожило обоих её молчание. Брови воина сошлись на переносице, по лицу скользнула тень недовольства: с чего вдруг девица неразумная вздумала радость встречи омрачить? Не ревнует ли, не прикидывается?
– Мёртвый он, – как будто через силу или по принуждению выговорила наконец и замолчала, больше не произнеся ничего, ни единого слова не прояснив.
Мужчина коротко и громко хохотнул, сконфуженная женщина в сердцах взмахнула рукой, прогоняя преемницу, и принялась извиняться перед воителем, которого всем сердцем глубоко уважала и необычайно сильно любила.
Не единожды солнечным летним вечером вспоминали влюблённые эту сцену, облекая произошедшее в шутовские покровы: взбрело же в голову! Подумаешь, через месяц свадьба! На что только не пойдут дети, желая разлучить взрослых да единственными, кем занимают те каждый свободный миг, остаться!
Воин ушёл, немножко обиженная наставница примирилась с оплошавшей ученицей, взяла с неё обещание больше ничего подобного чужому возлюбленному не говорить. Ибо изменчива воинская удача, легко беду накликать!
…Через неделю погиб тот в Пещерах страшно, а девочка поняла: не простой сон посетил её ночью перед первой встречей. Будто стоит она под землёй, кругом душно и толща земных недр смыкается вокруг, узкий проход пугает непривычное к тесноте подземелий дитя, а навстречу воин с факелом в руке идёт и кровавых ран на теле остывшем не счесть.

***

Сейчас, став взрослой женщиной, Блодияра сама не могла сказать, когда же это началось. С малых лет она видела то, что предначертано людям: болезни, смерть, невзгоды или предательства лучших друзей; позже научилась понимать видения и говорить о них, старалась предупредить обречённых, навстречу собственной смерти шедших. Да разве взрослые ребёнка услышат?
Многие гибли, не обернувшись на предупреждающий крик, не отступив: молодые, старые, почти сломленные болезнями и совсем юные, коим долгий век мог быть отмерен.
Даже дева, сидящая перед ней, погибнуть властна в любой момент. Висит над молодой красавицей угроза: пойдёт по мосту через лесную речушку, гнилая доска под ногой проломится, кость не выдержит падения; на крик просящей о помощи некому будет прийти, и ночью загрызут недалеко уползшую бедняжку лесные звери…
Сзади донесся шорох: воительница, придумав вопрос, приподнялась, привлекая к себе внимание. Когда ворожея вновь глянула через плечо, та встала из-за стола, и на юном лице читалось неуверенное, робкое, пугливое и тревогой смущённое волнение:
- Блодияра… А вы могли бы сказать, где мне суждено умереть?
Голос девушки дрогнул, выдавая внушаемый каждому живому существу ужас перед смертью. Что могла ответить ей ворожея? Что не первая она приходит и вопрошает о гибели, да никто ещё от чужого меча не сбежал, костлявую старуху в тёмном плаще обыграть не смог? Что суждено всякому телу сгнить в сырой земле, стать пищей для хищников и могильных червей, отдать земле из неё же принятые соки да подарить жизнь травам, цветам, жукам? Что…
Впрочем, зачем об этом говорить? Ведь каждый догадывается, если и не знает наверняка.
– Мостик через пущу обойди, – негромко проронила женщина, вновь переводя взгляд на степь. – Девятнадцатая доска прогнила.

***

…Предупреждение помогло: эту воительницу, как и многих других, спрашивавших о смерти, она видела не в последний раз. Но всегда чувствовала в сердце глухую тоску, ибо приёмную мать, наставницу и женщину, до самой смерти носившую в груди кровавую рану потерянной любви, от горя утраты защитить в тот памятный летний вечер не смогла.