Молодой Алдас, за воинскую доблесть прозванный Отважным, похоронил многих магмаров. Седых наставников в могилы сводило время, верных друзей – удар предателя или людской клинок, бойких подруг – безрассудство юности, тянувшее в новые битвы.
Теперь одной из них стала Юнона.
Раскуренная трубка нещадно дымила – найденный в поместье табак оказался старым, успел немножко отсыреть и долго не желал загораться. Облегчения или краткой видимости спокойствия курение не приносило, лишь жгло непривыкшие лёгкие едким дымком, принуждало сдерживать кашель где-то посреди глотки. Но так он мог отвлечься, иногда цедить сквозь зубы ругательное словцо в честь торговца – некогда ушлый ярмарочный толстосум содрал за табак уйму серебра и божился, что-де второго такого кисета ни в Хаире, ни в Огрии, ни в Небесной дали не сыскать. Что ж, прав оказался, не лгал: подобную дрянь сразу в костер бросают, а не курят.
Юнона всегда запрещала ему брать трубку, пить неразбавленное пиво из «В глотке Гурральдия», ввязываться в потасовки с перебравшими юнцами. В ответ Алдас мрачнел, отвешивал ей шлепок пониже спины и шутливо сетовал на чопорную закостенелость чьих-то суждений о позволительном и недопустимом. Заканчивался разговор ссорой, за скандалом неизменно следовало примирение, и на ночь она оставалась в его жилище. Обоим нравилась эта жизнь, состоявшая из лязга стали на палубе «Черного Хавра», неожиданно разгоравшихся столкновений двух совершенно разных характеров, неспешных ласк в темноте каюты или заваленных оружием и доспехами комнат.
Теперь не придёт.
Он – отчаянный сорвиголова, безнадежный холостяк в глазах родителей, выпивоха и балагур по призванию… Нет, не один из тех, кто ходят с примелькавшимися значками и забавляют Хаир конкурсами да забавами. Предлагали, но не пошёл – сам себе господин, даже в кланы никогда не вступал.
Она – рассудительный книжный червяк, наизусть знала «Сборник мудрости Фэо», пособия по когтю Волфера, жалу Харциды и вообще всё, до чего смогла дотянуться. Только кулинарную книгу почему-то обошла стороной. Посему любую снедь (вплоть до блинов и похлёбок!) приходилось покупать в лавках или в трактире, дабы не отравиться неумело приготовленной стряпнёй.
Теперь он не захворает из-за недоваренного бульона.
Трубка чадила, как факел в казематах Костяного Дракона, комнату давно заволокла серая дымка. Она смазывала яркость красок висевших на стенах полотен и режущий глаза блеск трофейных клинков, била в ноздри жжёной вонью. Кажется, будто комната потонула в мутном тумане, а вместе с ней – магмар, сидевший за письменным столом.
Память живых – скверная штука. Едва потеряв кого-то важного, не можешь о нем забыть. Выдыхай табачный дым, пей, раз за разом пытайся заново провести перед внутренним взором все ошибки, кои совершали погибшие – вспомнишь лишь их улыбки, звонкий смех и слова поддержки, некогда сказанные тебе в минуты, когда беспросветное отчаяние затопляло душу.
Кем была для него Юнона? Простая травница в кожаных доспехах, которой он, едва не влюбившись после пары недолгих бесед, начал помогать в мелких поручениях старейшины. Потом появились Магдалена, Лейла (или Лела?) – любовницы, чьи имена не желали выходить из головы долгие месяцы, а объятия пробуждали желания плоти. Не оставалось времени на маленькую протеже, почти не навещал ее и писал весточки редко-редко.
Тем сильнее изумился новой встрече спустя несколько лет: вдруг узрел перед собой не нищую замарашку, а прославленного Стража, умелого бойца и до неприличия привлекательную женщину.
«Куда смотрел раньше, о чём думал?» – не раз проносилось в голове, пока, решившись любой ценой покорить сердце дамы, выбирал для нее очередные цветы. Но холодна, словно зимний ветер, оставалась красавица в до блеска начищенных латах! Наверное, обиду таила за давние дни, когда дерзкий и смешливый помощник позабыл подругу, предпочёл ей томнооких, пылких прелестниц Дартронга.
Однако медленно текущая вода порой способна пробиться сквозь каменную твердь, если дать время. Добрыми словами, вниманием да чувством, значительно превосходящим простое желание добавить «скальп» в коллекцию соблазненных девиц, вернул расположение, завоевал ответное уважение, и с той поры понеслось всё: встречи, битвы, ссоры, примирения, ночи… А прошлым утром вдруг оборвалось безвозвратно: в бою погибла его отрада.
В случившееся совсем не верилось. Казалось, не мертва она, вот-вот раздастся в холле стальной гул тяжёлых сапог, Юнона войдет, бросит на стол очередную связку трав или незнакомую книгу, посетует на затянувшееся дежурство, и всё снова будет как прежде.
Может поэтому курил, давился дымом напополам с проклятиями? Ждал, что придёт, поморщится, отругает и, выслушав вялое «Отстань», обидится надолго, но так по-старому?
Однако на все надежды отвечало только молчание. Несколько раз чудилось, будто ненавистную тишину разбивал тихий шорох за порогом. Алдас вскакивал, почти бегом вылетал в коридор, но, распахнув дверь, видел бросавшихся врассыпную мышей.
Могло ли так случиться, что Юнона – серьезная, строгая ко всем и к себе, рассудительная и не любящая напрасный риск! – умерла?
Ведь это было плавание к берегам Фей-Го. Они простились в порту, женщина взошла по сходням арендованного кланом корабля и улыбнулась ему, Алдасу! В последний раз?
Сейчас он вообще не мог вспомнить её улыбку. Как изгибались губы? Приподнимался только один краешек или оба? Иль выражение лица не изменялось вовсе, но веселые смешинки плясали в янтарно-карих глазах?..
Десятки раз клан отправлялся помогать Борцам с Хаосом, не единожды друзей сопровождали травники, геологи, рыбаки – все, кто жаждали изучать остров «изнутри».
Когда на горизонте, затянутом дождливым маревом, снова появились серовато-белые паруса, он ждал на пристани, а в подсумке лежала шкатулка. Красная, маленькая, с ярмарочными кольцами, не без труда найденная в кутерьме аукциона и контрабандных продаж.
Но вместо Юноны первым на сушу сошёл глава клана, Эдвард. Уже видя нерешительное смятение в глазах бывалого бойца, Алдас почувствовал беду.
«Умерла, – говорили ему Эдвард и другие, – хоть тела мы не нашли. Её тигр следов не отыскал, собаки потеряли – это верный, но скорбный знак. Ушла далеко с несколькими ребятами, травы собирали. Их мы обнаружили убитыми. Её нет, но крови вокруг много».
«Кто? – помнится, Алдас ещё не осознал потерю, говорил спокойно и будто не о своей возлюбленной. – Гунглы? Или люди?»
«Не люди. Столь умелую воительницу и талантливую чародейку они бы без потерь не победили, хоть одного с собой заберёт… Тело-то им, как и Гунглам, зачем? Кто-то другой там был. Фёрис, который у нас следопытом числится, всё осмотрел – нежить на острове оказалась. Кто-то сильный вроде Линграонца или тварь, ему подобная. А еще женщина. Но наша или людская, не узнали».
Теперь, просиживая часы в поместье, Алдас почти злился на неё, мёртвую: неужто девку незнакомую от нежити спасать полезла его дурёха? Ведь не помогла, не победила, только сама зазря умерла… И ему признаться времени не оставила! Выходит, двоих почти что погубила, все мечты и надежды обрекла развеяться в прах.
Пальцы иногда поглаживали вытащенное из шкатулочки женское кольцо с красиво огранёнными аметистами. Скользили по блестящим розовым камешкам, холодному золоту, кое так и не согрелось от прикосновения тонкой длани.
Юнона любила аметисты, их блеск и красоту цвета. Просто никогда не говорила о драгоценных камнях и украшениях. Когда спрашивал он, желая преподнести очередной подарок, отмахивалась, почти приказывала не тратить монеты на ерунду. Однако Алдас, любя, догадывался о многом и многое же подмечал.
Простое словечко «умерла» превратило воспоминания о тысяче её милых привычек, жестов и даже о походке в пыль, в ворох старых и более ненужных листов, которые можешь, но не хочешь швырнуть в камин, перечитываешь день за днём: вдруг бестолковые строчки прячут некое тайное знание?..
Пора было, наверное, бросить мёртвый, приносящий отныне боль воспоминаний образ в жаркое пламя огненных рек, но Алдас сделать этого не мог. Дорога оказалась Юнона. Слишком крепко вросла в память каждым вздохом, движением, взглядом. Так, что дёрнув резко и сильно, собственную душу разорвёшь на кровавые лоскуты.
Она всё-таки не возвратилась, пускай он ждал каждый вечер. Ни к утру, ни завтра, ни через год. Только верил, что где-то жива, не умерла, не сгнила в болотистой почве. Ибо не зря талдычат колдуны и ворожеи: за тех, кого не ко времени увела Смерть, вступается сама Шеара, новую жизнь дарит, отбирает память о прожитых годах.
Поэтому по-прежнему бродил в тесном клубке улиц и переулков Дартронга, вглядывался в лица всех проходящих женщин, несущих охапки трав, молил Шеару дать разглядеть в незнакомых глазах тень застарелой любви, зыбкое узнавание.
А колечко, ища по всему граду, всегда носил на цепочке у сердца.
***
- Га-а-ады магмарские-е-е! – раненный воин из крохотного отряда людей, предпринимавших отчаянный налёт на Дартронг, почти взвыл, едва корабельный лекарь начал разматывать повязку на окровавленной культе. – Всех бы в ихних вулканах утопил! Га-а-ады…
Слёзы мешались с кровью на рассечённом лице, и такова была сила чужого отчаяния, что служитель Братства Добродетели покрепче сжал иглу, чувствуя в руках давным-давно позабытую мелкую дрожь.
Друг раненного, сидевший рядом на палубе вспарывавшего водную гладь людского корабля, осторожно придерживал соратника за плечо, пока целитель сшивал края обрубка. Молодого воителя по имени Ардарий с непривычки мутило при виде крови, и он сам не мог понять, зачем вызвался сопровождать друзей. Голос дрожал, когда шептал утешающую бессмыслицу, ибо помнил: десницу верный напарник потерял, защищая его.
Он боялся представить, как их маленький отряд встретят в порту, что скажет лидер небольшого клана. Втроём уплыть на вражеский материк в поисках славы, не спросить его дозволения, а вернуться изувеченными, побитыми как собаки…
Слабым оправданием могли послужить горстка драгоценностей, десяток скальпов и поджог в Будримах. Если вычесть из них долю каждого и золото целителю – в убыток завернула вылазка. А коль наберёшься смелости заглянуть в глаза воину, который больше не сумеет взять в руки боевой топор, но никакому ремеслу кроме палаческого не обучен…
Постепенно вой и глухие стоны перешли в неслышные рыдания, только плечи дёргались в такт каждому стежку. Целитель мотнул головой, безмолвно говоря, что можно отпускать – начинала действовать сонная настойка, почти насильно влитая в рот раненному.
Помявшись больше из-за ощущения вины, чем из желания маячить перед глазами человека, которого он ничем не может утешить, Ардарий дождался ещё одного жеста лекаря, коего раздражало чужое присутствие, если оно не несёт пользы делу. После такого только дурак не отойдет подальше, к борту, где стояла и глядела в воду молодая девушка.
Уходить и оставлять друга было мучительно больно, стыдно, но втайне он испытывал облегчение – куда страшнее оказалось находиться рядом и глядеть на жуткую рану.
Ноги почти не гнулись. Подташнивало. Остановившись возле девушки, крутившей на пальце аметистовое колечко, он долго молчал.
Хотелось обвинить, накричать, хоть так развеять собственное бессилие, свалить всю вину за случившееся на чужие плечи, но глянув в её лицо, понял, что подобной подлости совершить не сможет.
Девушка плакала. Тоже бесшумно, отворачиваясь. Всем троим было худо от мучительной боли, принятой лишь одним.
– Ну? – вместо обличительных воплей, вертевшихся в голове, удалось выдохнуть только это. Первый вопрос сразу же снесло в сторону ветром, пришлось говорить дальше. – Ты-то чего молчишь? Сама в Дартронг рвалась, словно мотылёк к огню.
Не винил, но сказанного хватило: боевая подруга закрыла лицо ладонью и разрыдалась уже по-настоящему. На душе у Ардария стало совсем паршиво. Хоть топись, за борт сигай!
– Не реви, глупая! – мужчина коснулся собственного несерьезного, но болезненного пореза на бедре, из-за которого заметно прихрамывал; положил согнутую в локте руку на влажную древесину борта. – Лучше поясни, с чего вдруг тот магмар дал нам уйти и показал дорогу? Я не понимаю их языка. Он на тебя так пялился, будто покойницу узрел. Надо у Панеоника спросить, что означает на их наречии… как он говорил? «Юлона» или «юнона»? На имя похоже, но причем здесь имя? Странный они народ, дурной…
Хотелось говорить о чём угодно, лишь бы не о ране друга. Ведь действительно, почему когда колокола Дартронга подняли тревогу и патрули наводнили улицы, с каждого прохожего срывали капюшон, разыскивали кем-то замеченных внутри стен людей, одинокий прохожий-магмар схватил её за плечи в тёмном переулке, заглянул под капюшон и, тарабаня своё «юлона», остолбенел? Почему, пока замершие от неожиданности мужчины тянулись к оружию, толкнул за дом, знаками приказал идти следом? Патруль приближался, спорить не стали, бросились за ним…
А он узкими улочками, какими-то крысиными тропами и вонючими проходными вывел из города, помог миновать поселения и довёл до побережья. Оттуда рукой подать до спрятанной в камыше лодки, потом – до корабля…
Пялился на человеческую женщину и продолжал лепетать непонятное слово до того самого мгновения, когда она, решившись, не подошла к нему, чтобы обнять в знак благодарности за спасение.
Ардарий до сих пор не понимал, как тот, кто с виду был настоящим воином, мог повестись на самый дешёвый трюк.
– Ты всё правильно сделала, не кори себя, – тяжелая рука человека легла на хрупкое плечо лучницы, неплохо владевшей кинжалами. – Ни за ту смерть, ни за увечье Эллара. Магмара нельзя было оставлять в живых, а надорванный капюшон не с твоей головы ветром сбросило, а с моей. Из-за меня бой начался.
Но слова сегодня никому не приносили облегчения. Кивнув, она попыталась стереть слёзы, однако те всё равно бежали по щекам. Вздохнув, Ардарий снова подошёл к целителю; нужно было перенести Эллара в каюту и чем-нибудь укрыть.
Уже три года Изи – найденная им в Клесве беспамятная нищенка, спасённая от плотоядных крэтсов, была сестрой клана Горящих Отвагой Сердец. Добрая, рассудительная, сущий книжный червяк… Жаль, что женитьбу он давным-давно пообещал другой.
***
Изи сама не знала, почему так сильно ее сердце рвалось в далёкий и опасный Дартронг. Казалось, будто кто-то дорогой, важный, но позабытый должен ждать её в недружелюбном краю. Ночами посещали картины никогда не виденных мест, лавовых рек и тёмных лесов, слышались обрывки незнакомой речи.
Кто-то ждал там, и через два года она пришла. Но не нашла.
Теперь, возвращаясь в О’Дельвайс, чувствовала холодящую пустоту внутри, в сердце. Словно исчезли навсегда те, к кому оно влекло.
Плача, снова смотрела на красивое колечко с аметистами, которое за пару секунд до предательской гибели от кинжала в спину вложил в девичью ладонь тот магмар.
… За спиной громко застонал Эллар и она, отвернувшись, поспешила на помощь Ардарию.
К вечеру на горизонте появилась Виригия.
