«На приёме у правителя» (проза)

Ваша задача — написать стихотворение или прозаическое произведение, описывающее приёмный день у одного из старейшин расы. Вы можете выбрать любого Правителя из соответствующего раздела библиотеки (кликабельно). В тексте произведения нельзя использовать вопросительные и восклицательные предложения. Соответственно, запрещены такие знаки препинания, как вопросительный знак (?) и восклицательный знак (!).

Условия участия:

1. В конкурсе могут принимать участие персонажи от 3-го уровня.
2. От одного участника принимается только первая работа. Другие его работы будут удалены. Исправления и дополнения не принимаются.
3. Работы не должны нарушать правила форума, правила игры, пользовательское соглашение или законы РФ. Такие работы будут удалены, а участники - дисквалифицированы.
4. Работа должна быть написана для конкурса, ранее публиковавшиеся произведения или их фрагменты не принимаются.
5. Соблюдение анонимности работы.
6. Форма творчества: проза или поэзия.
7. Тематика конкурса: Легенда Наследие Драконов. Ваша работа должна быть написана о мире Фэо или непосредственно с ним связана.
8. Размер работы в номинации поэзия не менее 8 строк, в номинации проза не менее 1000 символов (без пробелов).
9. Один игрок может принять участие только в одной из двух номинаций.



Топ для публикации работ. Посторонние сообщения запрещены и будут удаляться. Вопросы и обсуждение в специальной теме (кликабельно).

Система начисления баллов:
Каждый критерий будет оценен по 10-балльной шкале.

На оценки в номинации Проза будут влиять следующие критерии:
- оригинальность идеи;
- образность и метафоричность;
- раскрытие сюжета;
- стилистика и грамотность;
- соответствие заданию.

На оценки в номинации Поэзия будут влиять следующие критерии:
- оригинальность идеи;
- образность и метафоричность;
- стилистика и грамотность;
- неординарность рифм и выдержанность ритмики;
- соответствие заданию.



В каждой номинации шесть участников с обоих серверов, получившие наивысший балл, будут признаны победителями. Одной работе будет присуждено первое место, две работы займут второе место, третье место получат три работы. Также все работы, соответствующие условиям конкурса, примут участие в зрительском голосовании. Его победителями станут двое участников, по одному на каждом сервере, набравших наибольшее количество голосов, но не попавших в шестерку финалистов по оценкам жюри. Поощрительный приз получат участники, работы которых набрали более 15 баллов в сумме по пяти критериям, но не вошли в число призовых.



Награды победителям:

1 место:
• Сертификат «Неуникальный образ»;
• Драгоценный знак «?», Драгоценный знак «!»;
• Печать правителя;
• Эликсир Неуязвимости 15 шт;
• Мифриловый ключ 5 шт;
• Амулет вызова Таргара-защитника 15 шт.

2 место:
• Сертификат «Вещи стиля»;
• Драгоценный знак «?», Драгоценный знак «!»;
• Печать правителя;
• Эликсир Неуязвимости 10 шт;
• Мифриловый ключ 5 шт;
• Амулет вызова Таргара-защитника 10 шт.

3 место:
• Сертификат «Фон»;
• Драгоценный знак «?», Драгоценный знак «!»;
• Печать правителя;
• Эликсир Неуязвимости 5 шт;
• Мифриловый ключ 5 шт;
• Амулет вызова Таргара-защитника 5 шт.

Приз зрительских симпатий:
• Драгоценный знак «?», Драгоценный знак «!»;
• Печать правителя;
• Эликсир Неуязвимости 2 шт;
• Мифриловый ключ 2 шт;
• Амулет вызова Таргара-защитника 2 шт.

Поощрительный приз:
• Драгоценный знак «?», Драгоценный знак «!»;
• Печать правителя;
• Эликсир Неуязвимости 1 шт;
• Мифриловый ключ 1 шт;
• Амулет вызова Таргара-защитника 1 шт.

Желаем удачи и творческого вдохновения всем участникам!

Вечер. Торгор закрыл книги учета, предложений и прочего хозяйства, встал из-за стола, надел броню и направился к выходу. Броня. Он всегда надевал ее, выходя на улицу, и наставлял учеников поступать так же, ведь постоянно шныряющие меж нор крэтсы регулярно нападали на жителей посёлка, скрипя своими зубами и размахивая хвостами. Хвосты. С самого утра на пороге появилась ведьма. Хитрая старушенция снова предложила поменять хвосты крэтсов на шиз-пиво, которое она варила по каким-то своим рецептам. Хорошо бы не из хвостов. Надо будет дать задание молодым воинам, заодно и потренируются. Молодые воины. Следом за ведьмой зашел посыльный от Веркирия. Старейшина просил ускорить подготовку новых бойцов в связи с учащением межрассовых битв. Не сложная задача, и вместе с командиром Норием Торгор успешно с ней справлялся. Только новички порой попадались весьма бестолковые и норовили отрубить себе руку или ногу даже деревянным мечом. Деревянные мечи. В середине дня кладовщик уведомил, что они скоро закончатся. Их было выпущено более, чем достаточно, но эти салаги стали дарить своё учебное оружие опытным воинам. Придумали себе такую традицию. Надо немного подрегулировать её. Теперь пусть сначала сделают себе меч сами. Это будет их первым учебным событием. События. Ближе к вечеру влетел один из поселенцев крича, что крэтсы перегрызли решётку и пытаются сбежать. Пришлось срочно оставить дела и отправиться руководить операцией по их отлову и возвращению. Пленные крэтсы. Хоть их и приходилось кормить, чтобы они не сдохли, но даже опытные воины не раз заезжали в поселок, потренироваться в их убийстве. Сегодня таких было около двадцати, и каждому Торгор выдал амулет воина. Это уже древняя традиция.
В конце дня подошел юный воин, сжимавший в руках некий артефакт, который он отобрал у поверженного крэтса-грабителя. Им оказалась печать правителя. Относительно бесполезная вещь. С её помощью можно было немного увеличить влияние в здешних местах, но из-за регулярных набегов всё тех же крэтсов на местный склад оно и так росло великолепно. А если уже перевалило за определенный уровень, то остается только выбросить. Но умудренный опытом Торгор заверил новичка, что это счастливая печать, и она будет приносить ему удачу в боях, а также дополнительную доблесть.

Станица, пауки и говорящий топор

Станица Дыбрач просыпалась под обжигающими лучами раскаленного хаирского солнца. Неистово стучал флюгер на крыше дома, где вставший спозаранку мясник, причмокивая и скалясь, рубил чью-то тушу. Забрызганный кровью пес носился вокруг хозяина и охаживал себя ободранным хвостом по тощим бокам, рискуя сломать ребра. Изнутри старого заколоченного дома слышался скрежет, там уже много лет кто-то царапал изнутри стены, а ветер гонял по площади нескольких сцепившихся между собой пауков, словно гигантское мохнато-блестящее перекати-поле. Правителя Онуфира ждал трудный день.
Многочисленных просителей и посетителей, гостей и местных, правитель принимал в своем просторном зале — сразу за курятником, направо от загона с зорбами. Между прочим, в этом году единственным обитателем этого загона был старый зорб Солумир, полуслепой, беззубый, но во всех отношениях выдающийся. Он принадлежал всем жителям станицы по очереди, потому как никто уже не помнил его настоящих хозяев. С недавних пор зорба решено было красить, причем, чем чаще, тем лучше, потому как шкура его от старости облезла и представляла собой жалкое зрелище. Сегодня правый бок Солумира был розовым, а левый — лимонно-желтым, но из-под этих цветов тут и там проглядывали следы вчерашней зеленой краски.
Онуфир сидел на троне, сложенном из бурых, подгнивающих тыкв и внимательно разглядывал вошедшего в зал магмара с проплешиной среди вьющихся седых волос, который застенчиво стоял напротив правителя и мял в руках огромный лист лопуха, служивший ему шляпой.
- Слушаю тебя. - Сказал Онуфир, которому несколько надоело это получасовое ожидание. - Правила ты знаешь. Голос не повышать, вопросов не задавать, пауки — друзья магмаров.
- Само собой, господин староста. - Магмар склонил голову в почтительном жесте. - Но я как раз по поводу этих треклятых пауков.
- Пауки — друзья магмаров. - Еще раз, с несколько большим нажимом повторил Онуфир.
- Они едят мои огневики... - Жаловался гость. - Едят, потом загораются, и бегают по двору горящие, семенят лапами и истошно вопят. Цветы мне все вытоптали...
Онуфир почесал голову и принялся теребить пальцем нижнюю губу, решая, что предпринять. Он так увлекся этим процессом, что чуть было не забыл о посетителе. Наконец, нужная мысль пришла в его седую голову, и правитель даже подпрыгнул и пару раз хлопнул в ладоши от такой радости.
- Оторви им ноги.- Ответил он просителю. - И пускай себе горят. Расставишь их по саду, как светильники — думаю, будет красиво.
- Спасибо, господин староста. - Раскланялся магмар. - Могу ли я...
Онуфир приложил палец к губам, а затем подбежал и отвесил просителю оплеуху.
- Никаких вопросов.
Магмар испуганно закивал и поспешил удалиться. Онуфир вернулся к своему трону, но, поскользнувшись на тыквенной жиже, чуть не упал на пол. Он хотел было громко выругаться, но вспомнил о своем же запрете.
Вскоре в зал зашел еще один посетитель. А если точнее — посетительница. Высокая магмарка с темно-синей кожей грациозно шла к правителю, поглядывая на него из-под длинных ресниц. Рукой она поправляла волнистые длинные волосы, норовившие попасть в приоткрытый рот, а грудь ее при каждом вздохе тряслась и ходила ходуном.
- Вейра, здравствуй. - Правитель ошалело пробежал взглядом по телу магмарки, прикрытому лишь символической полупрозрачной накидкой.
В ответ Вейра лишь грустно улыбнулась. Онуфир повторил ей правила, но девушка лишь вяло отмахнулась от него, как от надоедливой мухи.
- Я снова влюбилась. - Пожаловалась она. - Влюбилась без памяти... И опять безответно.
- Ну, не впервой. - Заметил правитель, протягивая девушке стакан с масляничным соком. Та с радостью приняла его и, не мешкая, вылила в вырез платья. С полминуты она стояла, прислушиваясь к ощущениям, а затем зарыдала.
- Ну полно, хватит. - Успокаивал ее Онуфир, не решаясь все же подходить к ней ближе — задушит еще в объятиях. – Скажи, кто на этот раз тебя обидел.
- Солумир. - Отвечала Вейра сквозь слезы. - Проклятая же скотина. Я открыла ему сердце, а он смотрит на меня, словно на стог сена и молчит.
Онуфир подошел к окну и посмотрел в сторону загона. Зорб за прутьями злорадно скалился и, казалось, подмигивал старосте. Его бока за утро кто-то уже успел выкрасить в фиолетовый цвет, а на спине красовалось неприличное слово. Поплакав еще минутку, Вейра вытерлась подолом платья и отправилась штурмовать неприступную крепость своего возлюбленного.
Правитель принял непростое решение - сделать перерыв на обед. Расторопные слуги подали грибной суп на красном вине, букет сушеных кретсов и засахаренный глаз крофдора — наверняка поддельный, впрочем, от этого не менее вкусный. Онуфир с аппетитом поглощал все эти блюда, а рядом, согласно введенному на прошлой неделе обычаю, стояли станичные музыканты и играли задорную народную мелодию на живых петухах. Птицы барахтались и постоянно норовили вырваться из рук музыкантов, поэтому только сильный магмар с цепкими пальцами мог освоить эту уникальную технику музицирования.
После обеда на прием к старосте заявился сам многоуважаемый мясник Боров. Он въехал в тронный зал на свинье, лихо соскочил с нее и вынул из-за пазухи топор. Стражники, дежурившие в зале, не обратили на это никакого внимания, натирая клинки своих мечей сыром.
- Правитель в наших краях только один. - Сказал мясник, обращаясь к своему топору. - вот этот вот.
- Что-то ты уже совсем заработался, Боров. - Рассмеялся староста. - С топором говоришь.
- Топор говорит, обнаглел ты в конец. - Сердито ответил мясник. - Все утро говорит, что голову тебе рубить надо, да над воротами повесить ее непременно. А я топору верю.
Онуфир начал было выкрикивать мяснику правила, пополнившиеся неприкосновенностью собственной головы, но тот лишь ухмылялся и шел к нему, перекидывая топор из руки в руку.
Под дружный хохот стражников староста выбежал из зала в одной рубахе, развевающейся на ветру — прием, по новой моде, он проводил без штанов. За ним, размахивая топором и безумно выкатив глаза, бежал мясник Боров. Кретсы и пауки — «друзья» магмаров - наблюдали за этим преследованием из придорожных канав, в надежде поживиться мертвечиной, а жители станицы с воплями лезли на крыши своих домов. Из загона Солумира доносились радостные возгласы Вейры, а магмар с лопухом на голове бегал по станице с горящими безногими пауками в руках и швырял их на соломенные крыши, радостно хлопая себя по тощим ляжкам. Треск пожара и зловонный черный дым разносились по округе под жестокую какофонию петушиных музыкантов, не прекращавших свою игру с самого Онуфирова обеда.
За всем этим безумием с соседней пепельной сопки наблюдал человек. Он был одет в вычурное двухцветное одеяние, а хаирское солнце отражалось в его странных золотистых глазах. Происходящее в станице успело ему наскучить — теперь он посмотрел на юг, на высокие шпили большого города, где наверняка можно устроить что-нибудь поистине грандиозное.

Пушистик

Прошло уже три недели с тех пор, как он был назначен городским главой. Три бесконечно долгих недели, наполненные жарой и скукой.

Когда Брэтвил только узнал о своем назначении, то был вне себя от счастья, мечтая о том, сколько великих дел и свершений ему предстоит в суровом диком крае. В своих фантазиях молодой мужчина становился народным героем и любимцем, защитником слабых, мудрым правителем и неподкупным судьей. Брэтвил закрывал глаза и видел себя, едущим на спине могучей шанкары по цветущим улицам Валтреи. Жители улыбались, махали великому герою из окон, выбегали из домов с приветственными криками. О нем слагали песни и легенды, а память о делах его жила вечно…

Действительность, как это часто бывает, оказалась вовсе не такой радужной. Скалистый Край встретил своего нового главу сезоном засухи, нестерпимой жарой, от которой трескалась грязно-коричневая земля, и полчищами отвратительных желто-зеленых мух.

Решительно настроенный Брэтвил обустраивал новый кабинет, развешивал благодарственные грамоты и медали, полученные за заслуги перед разными фракциями – от наемников, до флаундинов, полировал парадные доспехи, попивал освежающий чай с розмарином, что приносила секретарша – длинноногая красотка Эдера, и ждал. С нетерпением и безудержным энтузиазмом новый правитель ждал, когда же к нему полноводной рекой хлынут прошения, жалобы, обращения.

В бесплодном ожидании прошел весь первый день Брэтвила на новом месте. Мужчина успокаивал себя тем, что о его приезде просто еще не знают, но вот завтра… Но наступало завтра, а затем еще одно завтра, и еще, а ситуация оставалась неизменной. И уже не радовал глаз уютный кабинет, прохладный чай с розмарином вызывал отвращение, сводила с ума удушающая жара, а орды мух, осаждавшие окна кабинета снаружи, не давали малейшей возможности хотя бы вечером или рано утром проветрить затхлую атмосферу помещения. Даже блестящие медали, его боевые товарищи, посматривали со стен с какой-то насмешкой.

Эти три недели показались Брэтвилу адом – ни одного письма, ни единого посетителя. Казалось, никому и дела нет до нового правителя. Мужчина чувствовал себя бесполезным. В голову стали прокрадываться предательские мысли об отказе от высокой должности.

Однако на двадцать второй день случилось то, чего свежеиспеченный управленец так долго ждал – вместе с чашкой чая на подносе лежало несколько листков пожелтевшей старой бумаги. «Прошение» - крупными неровными буквами значилось на первом.

Изучив «прошение», Брэтвил разочаровался – три слегка мятых листка поведали ему печальную историю дружбы пожилой женщины и ее домашнего любимца Пушистика. Два дня назад Пушистик исчез, и убитая горем хозяйка молила отыскать ее любимца. Не такие подвиги виделись ему в мечтах. Получи он такое прошение в первую неделю после назначения - и не подумал бы бросаться на поиски пропавших зверушек, а передал бы это задание кому-то из подручных или городской страже. Но трехнедельная скука и спертый воздух кабинета сделали свое дело – Брэтвил, оправдывая себя тем, что питомец потерялся все-таки не где-нибудь, в Флезендоле, районе опасном и диком, куда простого стражника не отправишь, едва ли не бегом покинул кабинет.

Флезендольский лес встретил мужчину долгожданной прохладой. Даже вездесущих жужжащих агрессоров здесь было гораздо меньше. Вековые гигантские деревья, названия которым Брэтвил не знал, чуть поскрипывали, соприкасаясь шершавыми мшистыми ветвями, будто шептались, оценивали нового владыку их дикого края. Земля, покрытая толстым слоем сухой листвы и пожухлой, от недостатка влаги, травой, приятно пружинила под ногами. Настроение Брэтвила с каждым шагом улучшалось, а мысли были полны иллюзий – вот он героически спасает несчастное перепуганное животное с высоченного дерева, вот румяная старушка рыдает от счастья у него на груди, а после кормит его горячими пирогами.

Пару раз на глаза ему попались местные жители, обосновавшиеся в лесу. Сначала – босая женщина в простом льняном одеянии. Она что-то неторопливо помешивала в большом котле, а неподалеку, у входа в шалаш, крытый гигантскими листьями, играли двое загорелых детей, - мальчик и девочка. Брэтвил даже на миг остановился, чтобы полюбоваться на эту семью, что ради единения с природой покинула каменные стены Валтреи.

Чуть дальше он повстречал еще несколько таких же обжитых шалашей, а так же группу лесорубов. Выросшему в оДельвейсе Брэтвилу всегда казалось, что валить деревья – не самая сложная из работ. Кроме того, как и любая работа на свежем воздухе, рубка деревьев должна приносить удовольствие. Однако пятеро грязных, покрытых пылью и потом, мужчин, что боролись с тридцатиметровым древесным исполином, довольными почему-то не выглядели. Сначала молодой правитель даже хотел подойти к лесорубам поближе, но натолкнувшись на недружелюбные настороженные взгляды, решил не мешать, - все-таки каждому свое, кому-то лес рубить, а кому-то защищать обиженных, помогать обездоленным, вершить правосудие… Успокоив себя, мужчина сверился со схематичной картой, что была приложена в «прошении». Если верить этим неровным черточкам и буквам, нарисованным старческой рукой, а так же показаниям компаса, - до жилища хозяйки Пушистика оставалось совсем немного.

Брэтвил углубился в лесную чащу. Уже почти не слышно было перестука топоров дровосеков, лес стал гуще и темнее, воздух прохладнее, а трава под ногами сочнее. Ощутимее стало присутствие лесных животных – следы, клекот и уханье, пара потерянных перьев, мелькнувший в траве хвост мелкого зверька, следы когтей на коре. Один раз Брэтвилу даже попалась покинутая нора-пещера лесного грызмура, а на верхушке одного из деревьев мужчина разглядел гигантское гнездо радужной рохи.
Однако о цели своего похода правитель не забывал. Брэтвил оглядывал кусты и ветки в надежде заметить потерянного питомца. Внезапно ему показалось, что из-за поваленного ствола торчит серый мохнатый кошачий хвост. Мужчина нагнулся, чтобы через миг с разочарованием отбросить кусок замшелого корня, но именно это его и спасло.

С бесшумностью, свойственной этим коварным хищникам, прямо над ним взвился в прыжке маурин-берсерк. Мощное мускулистое, покрытое лоснящейся оранжево-черной шкурой, тело монстра ловко извернулось в прыжке, и маурин приземлился в пяти метрах от потенциальной добычи. Длиный гибкий хвост нетерпеливо бил по раздувающимся бокам, пасть приоткрылась в грозном оскале, демонстрируя Брэтвилу белоснежные игольчатые клыки, нос и усы животного предвкушающее подрагивали, а ярко-желтые глаза с вертикальными зрачками гипнотизировали и заставляли сдаться. Уверенный в своем превосходстве, хищник подобрался, готовясь к решающему прыжку.

Не смотря на то, что в теле Брэтвила жила душа мечтателя, он был воином. С тихим шелестом, больше напоминающим шепот, меч покинул ножны.

Человек и маурин кружили на лесной поляне в танце, древнем, как сама жизнь. Танце охотника и жертвы. Танце, в котором до последнего момента не понять, кто есть кто, и кому какая роль уготована. Прыжки, увороты, звериное шипение и человеческий стон, алая кровь на мужском плече и такая же алая на звериной шкуре. Раны не опасны и лишь распаляют противников. Бой до первой ошибки, до первого промаха. Удар мощной звериной лапой – три кровавые полосы на щеке воина, монстр задел лишь едва, но шрамы останутся. Если выживет. Еще удар – маурин снова промахивается и когти на миг увязают в плотной коре древесного исполина. Всего на мгновение, но этого Брэтвилу достаточно, чтобы избрать своей целью беззащитное песочно-желтое брюхо животного. Взмах мечом, но меч не успевает достичь своей цели – воина окутывает темнота.

Наверное, этот подлый удар со спины что-то повредил в голове Брэтвила, потому что то, что увидел мужчина очнувшись, пугало и наводило на мысли о сумасшествии.

Пожилая женщина, грозно помахивая чугунной сковородой, зажатой в одной руке, тащила за холку упирающегося и такого несчастного маурина. Не смотря на шум в ушах, Брэтвил без труда мог слышать разносившуюся на весь лес гневную тираду о «непослушных сбегающих котах, ради которых я ночей не спала и во всем себе отказывала» и «нерадивых злыднях, что так и норовят обидеть беззащитных маленьких котиков».



С того памятного дня в лесу прошло уже два месяца. Кабинет правителя в Валтрее пустовал, пылились на полке парадные доспехи, скучали позабытые грамоты и медали. А на окраине Флезендольского леса медленно, но неотвратимо рос городок. На смену жалким хижинам пришли добротные деревянные срубы. Первая небольшая школа, пока еще только с единственным ментором-учителем и тридцатью детишками разных возрастов, первая лекарня, первая лавка с самыми необходимыми товарами.

Единственное, что не изменилось за эти два месяца – стук топоров все так же раздавался над лесом. Вот только в глазах людей больше не было той враждебной настороженности, во взглядах светилась крепнущая с каждым днем уверенность в том, что все не зря, все получится.

И мало кто мог бы узнать правителя среди этих загорелых сильных людей. Наравне с остальными он валил лес, строил дома, занимался распределением готового жилья, решал возникающие время от времени споры. О безграничной любви и преданности между новым правителем и жителями скалистого края речи пока не шло, но уважение за эти месяцы Брэтвил несомненно заслужил. Он наконец-то чувствовал себя нужным и полезным, наконец-то понял, что лишь зря терял время, сидя в душном кабинете – жителям Скалистого Края не до бумагомарательства и походов по инстанциям, у них есть дела поважнее. И в его силах помочь переселенцам. Деньгами, материалами, рабочими руками, советом, да и мало ли, чем еще.

За эти два месяца Брэтвил взглянул другими глазами на встреченную когда-то женщину с детьми, что жила в лесу вовсе не ради единения с природой – ей просто негде было жить. На собственном опыте узнал, что работа на свежем воздухе кроме удовольствия, приносит еще и соленый пот с кровавыми мозолями.

Много раз пытался Брэтвил узнать у местных жителей и про странную старушку, что так лихо управлялась с опасным хищником. Жилья ее Брэтвил тогда так и не нашел, хотя и искал.

- Хозяйка, - уважительно отвечали люди.
Большего было добиться сложно, и Брэтвил махнул рукой, в душе безмерно благодарный таинственной Хозяйке за ее «прошение», без которого прогулка в Флезендол могла бы не состояться.

Восточный край неба медленно затягивало фиолетово-синим бархатом с далекими блестками молний – наступал сезон дождей.

В небольшой комнате за дубовым столом сидел старик. Солнечный свет через окно пробивался в комнату и падал на его лицо, на котором были видны боевые шрамы. На старике был немного мятый стальной нагрудник и поножи. Старик этот – старшина Корт. Сегодня был еще один приемный день, пожалуй, самый скучный день в его рабочей неделе. Хорошо, что он всего раз в неделю.

Комната была достаточно просторной: несколько деревянных лавок у стен, топор, который не раз спасал жизнь своему хозяину и большой шкаф со старыми книгами, фолиантами и летописями. В приемные дни Корту особо нечем было заняться, и он перечитывал старые записи, вспоминал о своих былых подвигах, о многодневных битвах на Плато безмолвия и о защите стен столицы от посягательств магмар. Всякий раз, когда он перечитывал очередную летопись, его кулак невольно сжимался, как будто старался крепче сжать верный топор и вот-вот сделать взмах... Но те времена прошли, битвы утихли, раны зажили, и лишь в памяти остались воспоминания о тех днях. Многих славных воинов уже нет, а в чьих-то жилах сейчас течет лава.

Корт был назначен старшиной в поселении Клесва, наставлять юных воинов и воительниц. Поначалу каждый день был приемным, толпы юношей и девушек, чьи сердца начинали учащенно биться, стоило им взять в руки оружие, собирались около его дома, чтобы лично увидеть великого воина, услышать его рассказ, получить мудрое наставление, прикоснуться к легендарному топору. Каждый из них был готов, не медля ни секунды, ринуться в бой и крушить все на своем пути. Он помнит каждое лицо, которое прошло через его приемную за эти годы. Эти сверкающие глаза, этот непобедимый дух. Каждый воин отпечатался в его памяти.
Сейчас уже такого нет, всего один приемный день в неделю, да и того достаточно, ведь бывает, что за целый день, так никто и не заглянет.
За окном слышны стуки деревянных мечей - это ребятишки тренируются, представляя, как они вырастут и будут сражаться с магмарами или побеждать сверхсуществ. Корт слегка улыбнулся, надеясь, что этот запал не пройдет, и эти ребята, когда вырастут, решат стать воинами, а не торговцами или геологами, как многие. Заглянут к Корту, не здороваясь, спросят, как пройти в О'Дельвайс и, получив ответ, исчезают. Ни имен, ни лиц в памяти не остается. Так и проходит почти каждый приемный день старшины Корта. Уже был полдень, а до сих пор к нему не заглянуло ни души.

Но сегодняшнему дню не суждено было закончиться так, как и всем остальным...

После обеда, когда старшина решил вздремнуть после вкусной трапезы в трактире у красотки Мэри, в дверь постучались. Корт сначала даже не придал этому значения, подумал, что послышалось сквозь сон.
Дверь распахнулась. На пороге стоял юноша в легкой кожаной броне, с небольшим блестящим мечом и в сапогах, которые стоили несколько десятков золотых. Таких вещей новички себе явно позволить не могли. Созданные эльфами и зачарованные руной, они давали своему хозяину невероятную скорость и ловкость. С такими сапогами воин проносился в рядах врагов словно ветер, но только свист мечей делал этот ветер последним, что встречали враги в своей жизни.

Старшина не мог оторвать взгляд от удивительной вещи. Да, в его молодости ему бы такие пригодились, он стал бы тогда непобедимым. Корт представил, как лихо бы он рассекал топором направо и налево... Но в этот момент его мечтания прервал гость.

Он поклонился и представился. Услышав его имя, старшина застыл. Он не слышал его много лет, но хорошо помнил.
Юный воин, который вырос в чаще леса, сам тренировался, зарабатывал, помогая местным жителям, был лучшим. Его редко кто видел, так как он появлялся в разгар битвы с двумя мечами и всегда вселял панику и ужас в соперника, ведь слухи о нем разлетелись по всему миру. Враг знал, что победы ему теперь не видать. А после битвы воин почти сразу исчезал. Он всегда был отшельником, он привык к такой жизни. Ему не нужны были похвалы и награды, он с честью сражался за свой народ и побеждал. Побеждал всегда.
Но этого ему показалось мало, и он решил, что силы зла дадут ему невероятную мощь, чтобы стать непобедимым. Он всегда хотел быть самым лучшим.
Но он ошибся. Зло сковало его храброе сердце, и воин оступился. В его глазах поселился гнев, и он уже не видел, где свои, а где чужие.
Его поймали, осудили и изгнали с печатью позора из города, забыв о его подвигах и пообещав не вспоминать его имя. Так и было до сегодняшнего дня.

Скитаясь по миру, он напал на группу боевых магов, но явно не рассчитал свои силы. Тогда еще о них никто ничего не знал. Одними мечами против магии сложно было совладать, и впервые он потерпел поражение. Он был заколдован и потерял все, он потерял свое время. Долгие годы о нем ничего не слышали и думали, что он сгинул в одной из битв или же что гнев испепелил его изнутри.
Знал бы тогда наш юный воин, что боевые маги - как раз те, кто смогут дать ту безграничную силу, о которой он мечтал. Но за свою ошибку ему пришлось дорого заплатить.

И вот, после стольких лет, Корт снова услышал это имя. Мало кому оно вообще сейчас что-то скажет, так как остались лишь упоминания о нем в нескольких летописях, которые хранились у Корта, старца Багурона, да воеводы Дамируса.

Видя, как старшина периодически поглядывает на его сапоги, юноша сказал, что это все, что осталось от его прошлой жизни. Они зачарованы и могут принадлежать только ему, и ни одна сила не сможет их у него забрать, пока он сам не захочет их выкинуть.

За столько лет, он совсем не изменился, для него эти годы прошли как один миг. Злость в его сердце исчезла, как и часть воспоминаний из его прошлого.

Он присел за стол напротив Корта. Старшина увидел печаль в его глазах и в тоже время огонь, который уже давно не видел.
Воин попросил рассказать, что изменилось в этом мире, пока его не было: о врагах, с которыми нужно сражаться, о монстрах, которые угрожают миру. Он сказал, что хочет вернуть свое славное имя, чтобы люди вспомнили его и узнали… Узнали его снова.

Долгий рассказ был у Корта. Начал он с самого начала, с тех самых времен, когда каждый день на плато проливалась людская и магмарская кровь, с тех времен, когда каждый хотел стать воином и добиться нового звания, нового достижения. Продолжил он своей рассказ о том, как в это мире появилась магия, настоящая боевая магия, которая дала войнам небывалую силу и могущество. Та самая, которая заковала нашего гостя в плен на долгие годы.
Многим это затуманило разум, и они забыли, для чего им дана была эта сила. Рассказал о том, как люди стали применять эту магию против своих братьев. Как спасаясь, многие ушли к магмарам. Сейчас все более-менее спокойно. Мелкие междоусобицы, небольшие стычки с отрядами магмар, решившими срезать пару скальпов под покровом ночи.

Корт так увлекся своим рассказом, что даже забыл счет времени, а когда закончил, на небе ярко светила Мирроу.

Молодой человек пытался осознать все, что ему рассказал старейшина. О новых материках, о магии, о порождении хаоса, что каждый год пытается прорваться в этот мир. О чести и воинских подвигах, что уже не так ценятся в этом мире. Это тяжело сразу принять. Но он готов. Готов все наверстать, готов обучиться всему, готов вернуть свою жизнь. А также готов освоить боевую магию. В его голове сразу поселилась мысль, что если объединить боевую магию и оружие, то это было бы удивительное сочетание. Но нужно время заново всему обучиться и начать свой путь сначала.

Воин встал, взял меч и собрался уходить. Корт посмотрел на него по отечески: "Это будет трудный путь, но ты справишься, я вижу это в твоем сердце, что ты один из немногих, кто сможет, главное не останавливайся перед трудностями и верь в себя".

Молодой человек кивнул, поблагодарил старшину за его рассказ и наставление. Выходя, он обернулся и сказал: "Вы еще услышите обо мне, после чего скрылся в ночной тьме".

Корт еще долго стоял и смотрел на дверь, он знал, что мир узнает его имя. Народу нужен такой герой, который всколыхнет этот мир и заставит вспомнить, за что нужно сражаться. Но это уже будет совсем другая история...

Слабый утренний свет восходящего Мирроу пробился через окно, освещая шкафы картотек, массивный стол, с лежащими на нем документами, и просматривающего их правителя этих краев. В пример всем, он всегда приходил за пять минут до начала времени приема.
За его спиной на стене висел портрет Шеары, пылающим взором встречающей посетителей. На боковых стенах висели портреты драконов (хотя если честно, хозяину кабинета больше хотелось бы видеть там их головы, для солидности, но подходить к Шеаре с такой просьбой он разумно остерегался).

Как только прокричали первые рохи, как со двора начало доноситься:
- Бух... Бух... Бух...

По правде сказать в этих звуках было больше силы и экспрессии, но правителю непристало быть излишне эмоциональным, поэтому пусть будет так.
Звук постепенно менял тональность, послышался треск ломаемой древесины. Которую по счету за эту неделю ступеньку ломают, уже и не упомнить, но приказать заменить их на каменные пока мешала жалость к просителям.

- Проходите, открыто. - Вяло произнес Брэтвил. - Я уже сколько раз говорил, не нужно приходя ко мне челом по ступенькам лупить. Лучше изъясните, с чем пришли, кратко и по делу. Жалобы, предложения, просьбы. Желательно в письменной форме, все прочитаю, на все отвечу в течении недели.
Тем временем просители неровной гурьбой собрались в дверях. Наметанный глаз правителя отметил зеленоватый отлив некоторых лиц, надо будет сделать замечание помощникам, нерадиво рассыпающим по территории пыльцу умиротворения.

- Так когда это еще будет, вы нам сейчас ответьте, доколе простой народ притеснять будут. - Завели свое делегаты. - Где ж это видано чтоб одни горбатились, солнца белого не видя, а другие приходили на все готовенькое. Вон, завели моду, месяц от роду, а на старших свысока глядят, золотом-бриллиантами сыпят, на церрадорах разъезжают, в фиолетовые штаны вырядились, срамота. А простому люду даже на ярмарку денег не хватает. В общем, требуем нам всего того же, да в два раза больше - в учет морального ущерба. За то что мы такие хорошие, пока...

- Понимаю Ваше негодование. - Быстро прервал тираду Брэтвил. - И вижу что вы предлагаете ввести материальную поддержку тем кто в ней нуждается. Это действительно нужное и очень правильное начинание. Мы работаем над этим, было восстановлено гномье наследие, волшебная палочка, к примеру.

- Так это же ерунда.

- Понимаю, ерунда, но каждому, а людей много, вот и набирается немало. Наши ресурсы ведь не безграничны, поэтому всем сразу не получится, и поскольку я вижу, вы представляете активную, сознательную часть населения, займитесь составлением списков кому и на каком основании в каком объеме и в каком порядке должна быть предоставлена поддержка. Я же в свою очередь отдам указания и лично проконтролирую выполнение.

Задумались, почесали затылки, начали косо друг на друга поглядывать. Каждому охота быть первым, да ведь конкуренты кругом.
И в тот момент, когда тишина стала особенно тягостной, разнеслись по округе свежие новости, что только сегодня, только сейчас, особая распродажа, редкие товары, спешите, успевайте, пока не успели раньше вас, будьте первыми...

И они побежали, азартно подскакивая, расталкивая друг-друга локтями, кажется даже что-то радостно вскрикивая. Оставив за собой затоптанную приемную и разбитые ступеньки.
- Надо все же выложить каменные. - В который раз устало пробормотал Брэтвил.

Онуфир с грустью посмотрел в окошко. За стеклом, отражая озорные лучи Мирроу, поблескивало озеро. Глядя на все это природное великолепие, правитель с печалью думал о том, как хочется в отпуск. Например, взобраться на вулкан и с высоты птичьего полета посмотреть на башенки Дартронга.
Взгляд правителя невольно упал на рабочий стол, и Онуфир внутренне застонал: чуть накренившись, на столе лежала стопка документов, припечатанная сверху томом «Свод правил для жителей станицы», и грозила вот-вот свалиться, засыпав весь кабинет бумажками.
В эту минуту в дверь кабинета кто-то постучал, и в дверном проеме появилась лохматая голова шустрого мальчугана-посыльного.
- Там Вас это… Ждуть, в общем. Воин какой-то пришел, Вас просит.
Глава спустился в приемную, в центре которой ожидал молодой воин. Магмар поклонился правителю и начал свой рассказ:
- Онуфир, я пришел к Вам за советом. На полях начали появляться какие-то странные багровые семена, ими усыпана вся земля, ни пшеница, ни рожь, ни какие другие культуры не всходят. Крестьяне в растерянности и страхе: всегда плодородная земля начала гнить как будто изнутри.
- Если у тебя есть эти семена, воин, покажи мне их.
Воин отвязал поясной мешок и высыпал на ладонь несколько странного вида зерен. В его руке лежала пара гигантских семян неизвестного растения, изъеденных червоточинами и источающих зловоние.
Онуфир, недолго думая, взял кусок пергамента, обмакнув в чернильницу перо, быстро написал пару строк, скрепил сургучной печатью и отдал воину со словами:
- Прямиком отсюда иди к старцу Веркирию, найдешь его на площади Дартронга. Отдай ему свиток и, если ему понадобится твоя помощь, помоги ему. Похоже, в наш мир снова пытается прорваться Хаос. У нас мало времени, каждая минута промедления может стоить нам очень дорого, поэтому прошу тебя, воин, иди скорее. И да поможет нам Шеара.

Последний приём.

Багурон хорошенько потянулся и широко зевнул.
За ухом у него что-то щёлкнуло, скулу свело от боли и рот остался открытым.
Выпучив глаза и поддерживая болтающуюся челюсть, он соскочил с перины и подбежал к зеркалу. Оттуда на него смотрел испуганный старик с открытым ртом. Сомнений не было - опять его челюсть его же и подвела.
Так уже было однажды и клерик Самуил вправил ему челюсть, после чего предупредил, что широко открывать рот Багурону не рекомендуется - что-то там не в порядке у него с хрящевым суставом. По этой причине голос старейшина никогда не повышал, говорил медленно и размеренно, кушал аккуратно и громкие, во весь голос, песни не пел. И вот, простой зевок вновь заставил его оказаться в неловком положении...А через час у него ежемесячный запланированный приём граждан, на который он возлагал большие надежды в плане благодарственных подарков. А лекаря в городе нет - уехал на целый день в соседнюю деревню, где была какая-то там эпидемия.

Багурон опять подошёл к зеркалу и с отчаянием посмотрел в него. Страх прошёл и осталось лишь раздражение от такой ситуации. Не очень хорошо таким появляться на людях и Багурон знал, что за его спиной будут хихикать и даже острить.
Быстро, но осторожно одевшись, он нашёл в шкафу белое льняное полотенце и морщась от боли, подвязал челюсть, закрепив концы полотенца на макушке. Надел шапку. Смотрелось конечно не очень, но всё же лучше, чем с открытым ртом - складывалось впечатление, что у него разболелся зуб.
Пройдя в соседнюю комнату, Багурон уселся за огромный письменный стол и позвонил в колокольчик.

Дверь отворилась и на пороге появился робкого вида немолодой мужчина, в скромных доспехах. Багурон поманил его пальцем и указал на листок, на котором уже успел написать, что говорить он не может из-за больного зуба, что приём не отменяется, но, чтобы граждане были кратки и не задавали никаких вопросов. Слуга удивленно смотрел на правителя, затем кивнул и молча вышёл, забрав с собой листок с указаниями.

Ровно в полдень часы на городской площади пробили двенадцать раз. Вдали послышался перезвон колоколов деревенской церквушки и за дверью приёмной послышались голоса. Багурону было жарко в шапке, неловко от своего вида, но он и не думал отменять приём населения. - Ничего, - думал он, - какие-то пару часов потерпеть этих олухов, а потом он запрется у себя в кабинете и дождётся приезда лекаря.

В дверь тихонько постучали и в комнату вошёл первый посетитель.
Простой деревенский мужик, в рабочей одежде и стоптанных ботинках, со свертком подмышкой. Его нехитрая просьба сводилась к тому, что он хотел бы увеличить свой надел земли, но староста Чурай отказывает ему в этом, ссылаясь, что свободной земли нет. Мужик смущённо бормотал про свою большую семью и обещал молиться за здоровье правителя. Багурон нетерпеливо кивнул и жестом отпустил просителя, сделав пометку в большой книге учёта приёма граждан. Мужик бережно, словно хрустальную вазу, положил сверток на край стола и кланяясь, вышел из кабинета. Багурон прикинул свёрток в руке, понюхал и поняв, что это сало, отправил его в большую корзину под столом.
Поправив свою импровизированную повязку, он снова позвонил в колокольчик.

На пороге появилась старушенция, приходившая к нему каждый месяц.
Сморщенное, как сушёный гриб, лицо, злобные маленькие глазки, сжатые в тонкую полоску губы и неопрятная одежда не вызывали симпатии. Её непутевый сын обокрал богатого воина и вот уже как полгода находился в тюрьме О*Дельвайса. Старуха упрямо приходила на приём каждый месяц с просьбой выпустить его на свободу. Причём, приходила с пустыми руками. Но, в этот раз, старуха вошла в кабинет со старой выцветшей корзиной. Противным голосом прошамкала, что уповает на доброту правителя и выудила из под тряпки в корзине большую бутыль вина.
Багурон прикрыл глаза от раздражения. Как же она ему надоела...Сейчас он был даже рад, что не мог говорить. Старуха водрузила бутыль на стол и настырно стояла, не желая уходить. Староста мотнул головой и указал ей на выход. Что-то пробормотав себе под нос, старуха ушла, злобно хлопнув дверью. Бутыль отправилась в корзину под столом, а в кабинет уже заходил новый посетитель.

В отличие от предыдущего, этот был куда приятней.
Путана Мариэтта, виляя бедрами, обтянутыми шёлком, смело прошла к столу правителя и элегантно облокотившись, открыла ему взор своего декольте. Багурон покраснел и заёрзал в кресле.Бедную девушку обманул важный господин и она нуждалась в защите и покровительстве, а взамен обещался незабываемый вечер. Как именно её обманули - не уточнялось, но Багурону это, итак, было понятно - ей просто не заплатили. Прозвучало имя обманщика и Багурон заёрзал еще больше. Мариэтта напрасно ворковала - он и пальцем не шевельнёт, что бы заступиться за неё. Нахмурив брови, правитель указал ей на дверь. Поджав губы, путана недовольно удалилась.

Весь следующий час к Багурону тянулась вереница из просителей, жалобщиков, скандалистов и тайных агентов - так предпочитали себя называть обычные ябеды и стукачи. Корзина под столом постепенно наполнялась подношениями торговцев, желающими получить разрешение продавать свой товар и подарками от местной знати, спешащими заручиться поддержкой правителя по тем или иным делам.
Багурон устал, ему было жарко в своей шапке, челюсть его болела и страшно хотелось пить. Но он не мог прервать поток людей, которые в силу своей веры в могущество правителя, с последней надеждой на лучшее будущее, несли и несли ему свои подношения. Его корзина должна была наполниться доверху. Как обычно. Вполуха он слушал нытьё местных жителей, про себя считая минуты до окончания приёма.

Когда на городской башне часы пробили два раза, из приёмной вышел последний посетитель - он желал устроиться на работу чистильщиком городского колодца. Багурон чуть не рассмеялся - чистить волшебный колодец позволялось лишь проверенным работникам и просто так, с улицы, на такую работу никого бы не взяли.
В коридоре, за дверью кабинета, наконец-то воцарилась тишина и Багурон расслабился.
Сняв опостылевшую шапку, оттёр пот со лба, но повязку, поддерживающую челюсть снимать побоялся.
Выбравшись из кресла, он обошёл стол и вытянул из под него тяжёлую корзину с дарами.
Он обожал эти минуты.
Достав верхний свёрток, он начал разворачивать упаковку, как вдруг дверь снова открылась и на пороге появился воевода Дамирус с двумя стражниками. Внутри у правителя всё оборвалось.

Она сидела у городского колодца и терпеливо ждала.
Чего конкретно, она и сама не знала. Возможно суматохи и криков. Или глашатая, собирающего народ, что бы поведать о страшном горе - скоропостижной смерти правителя. Её голова тряслась от напряжения, а тонкие губы беззвучно шевелились, в предвкушении мести. Костлявые пальцы нервно теребили грязную тряпку, которой она изредка вытирала морщинистый лоб.
Она видела, как воевода, в сопровождении стражников, зашёл в приемную Багурона, но не придала этому значения.
Когда один из стражников, бесцеремонно подталкивая в спину, вывел правителя из здания, её чуть не хватил удар. За ними вышел второй страж, сгибаясь под тяжестью огромной корзины. Дамирус прикрыл за собой дверь и вразвалку пошёл вслед за ними в сторону тюрьмы.

Закрыв Багурона на засов в тесной камере, воевода послал за лекарем для него.
Вдоволь навеселившись со стражниками над комичным видом бывшего правителя, арестованного за взятки, он в отличном настроении отправился к себе в кабинет.
Корзина с подарками стояла посреди комнаты и Дамирус начал вытаскивать из неё коробки и коробочки, свёртки и кульки и составлять опись всего, что получил сегодня за приём Багурон. Несколько коробок он отложил в нижний ящик своего стола, не отметив их в описи.
Было душно. Воевода достал со дна корзины большую бутыль вина и задумался.
Он был один в кабинете. Никому не будет хуже, если он утолит жажду, - подумал он и достал из стола большую кружку...

Немного посидев еще возле колодца и послушав сплетни и домыслы по поводу ареста Багурона, старуха кряхтя поднялась. Выйдя за пределы городской площади, она заспешила в сторону леса, где жила ведьма, приготовившая для неё накануне отравленное вино.
- Что же, возможно ей разрешат передать арестованному правителю немного еды в камеру...

Под знаменем битв

Воин, облаченный в Сумеречный комплект, стоял возле полуразрушенных зданий, держа Дайто и Вакидзаси, с которых капали алые капли. Огляделся. Земли вокруг выжжены сотнями сражений, пропитаны кровью павших бесславных и героев. Он наблюдал за кипевшей великой битвой, которая, словно живая стихия, проносилась над плато. Воитель бывал тут ранее множество раз, но сейчас здесь чувствовался дух древности. Немного отдышавшись, снова ринулся в пучину боя, отражая сотни смертельных ударов, парируя и возвращая соперникам не менее стремительные выпады. Он кружился в танце смерти. Достигнув эпицентра сражения, увидел его, вечного противника, который сокрушал магмарские головы топором палача. Сильный, статный, бесстрашный. Их взгляды встретились, на устах мелькнула краткая улыбка. Схватка началась. Два гиганта, два полководца, ведущих свои народы к победам, как тигр и медведь, сошлись в яростной битве. В самый разгар противостояния человеческое тело покрылось слизью, на пальцах выросли острые когти, рот наполнился опасными клыками. На воина смотрел монстр с улыбкой пса-демона и языком змеи. Тот набросился на ошеломленную жертву, прижал к земле.

- Наше время пришло, ? с шипением произнесло чудище, а с земли начали проступать фиолетовые щупальца.

***
Веркирий проснулся. Этот сон снился ему каждый день вот уже на протяжении месяца. Старец старался понять, что значит вторая его часть. Обычно провидения приходят Марице. Но сейчас даже она оказалась бессильна, лишь трактовала сон загадочно и неоднозначно, что это предзнаменование перемен, которые произойдут скоро, очень скоро.

Утро. Первый день лета. Весна сложила свои полномочия, напоследок довольно улыбнулась, оценивая цветущий ФЭО, и легкой походкой ушла в свои владения, ожидать следующего года. Мирроу лениво выглянуло из-за горизонта и сонно пустило первые лучи в мир. В скором времени у него будет много работы, ведь созреет папоротник и наступят жаркие деньки.

Правитель в задумчивости вышел к центральной площади Дартронга. Из своих мыслей его вырвал какой-то смельчак, галопом несшийся на козе Зинке. Тот едва не сшиб старца с ног, поднимая дорожную пыль, скрылся в направлении Дымных сопок. Веркирий заворчал о торопыгах, которых во время его молодости никогда не было, и что этот уж точно загонит несчастное животное в могилу.

Неподалеку от центра столицы расположилась старая деревянная телега. Казалось, что она стояла тут с незапамятных времен, а кто ее приволок, было не вспомнить. Старец часто восседал на ней, словно на троне. В прошлом вояке не требовались пышные залы и мягкие кресла. Он довольствовался площадью и телегой. Принимал воинов, очередь из которых уже выстроилась до самой ярморочной площади, зачастую на улице. Так Веркирий ощущал себя ближе к народу. Работы предстояло как обычно много. Одни приходили просить благословления, иные – с отчетами от других правителей и жителей близлежащих территорий. Некоторых доводилось отправлять в опасные рейды во благо расы и безопасности города.

После двух часов решения вопросов с посетителями, он взялся за проверку почты. Заниматься корреспонденцией являлось для Веркирия самой рутинной работой. Ему, как бывшему военачальнику, читать доклады и отвечать на них, не приносило никакого удовольствия. Легче взять клинок и срубить десяток человеческих голов, чем вынести муку бумажной волокиты. Одно письмо сразу привлекло внимание Веркирия. Оно отличалось от десятков других своей печатью. Аккуратная, выполненная из синего сургуча с изображенным на нем колодцем.

«Старый друг, давно от тебя не получал писем», ? подумал Веркирий, с не скрывающим любопытством вскрывая конверт. Сообщение, написанное на языке магмаров, являлось первостепенной важности, о чем можно судить по его содержанию.

«Уважаемый Веркирий, мой народ встревожен ситуацией на плато безмолвия. Молодые воины гибнут, не успев набрать должного боевого опыта. Так больше не может продолжаться. Необходимо принимать решительные меры. Люди согласны на компромисс. Прошу сообщить о твоем намерении. С уважением, Багурон».

Действительно, ситуация оставляла желать лучшего. От магмарских воителей с регулярностью раз в неделю на протяжении последнего полугодья поступали жалобы, что юным бойцам невозможно воевать на плато. Они гибнут от рук людей, получивших магическую ступень, с одного удара. В свою очередь, магмары отвечают той же монетой. Кто первый разрезал узел негласного моратория, было не вспомнить, но это не шло на пользу ни одному из народов. Веркирий не один час просидел в раздумьях, как решить данный вопрос. Сон пришелся в руку. Поначалу он не мог понять, как необходимо действовать. Однако, посоветовавшись с оккультистом Коэшу, правитель нашел решение.

«Собираю глав. Встреча в Зале Гармонии», ? кратко написал Веркирий, запечатал конверт, поставил печать и отправил ответ Багурону. После он разослал гонцов по Огрию со срочными указаниями для воевод кланов. Старец достал из котомки зелье «Двойник», так великодушно подаренного Гредеей. Колба была на треть опустошённой. Веркирий пользовался им только в экстренных случаях. Заниматься насущными городскими делами вполне могла его копия, которая владела всеми необходимыми знаниями и навыками. Выпив зелье, он активировал талисман «Ледяной зов». Краткая вспышка. На том месте, где только что находился правитель, остался его двойник.

Острова вечной стужи – места, хранившие магию эпохи сотворения мира Творцом. Снег белым одеялом накрывал склоны и горы, поигрывая разноцветными отблесками. Ветер хлестал морозными потоками, пронимая тело до самой глубины. Магма стыла в жилах Веркирия. Он огляделся, ища в Ледяном хребте на первый взгляд неуловимый указатель. Ему потребовалось несколько минут, чтобы сориентироваться в расположении руны, открывающей проход в тайную обитель. Пройдя сквозь пелену снежной пыли, оказался в невысоком вьющемся туннеле, который выводил в широкий зал, величественный и прекрасный. Стены, облаченные в ледяные доспехи, внушали непоколебимую стойкость, а сила, витавшая в воздухе, накладывала оковы войны на всех присутствующих здесь, запрещая использовать любой вид оружия либо магии, и поддерживала равновесие. На круглом полу выгравирован знак весов.

Зал поделен на две части противоположных друг другу. Одна из них предназначалась магмарам, вторая – людям. По периметру расположены места для гостей обители, в центре возвышалась трибуна оратора. Веркирий прошел к ней и принялся ожидать.

В течении следующих десяти-пятнадцати минут в обитель вошли воители, на груди кольчуг которых высечены знаки их кланов. Тринадцать глав. Веркирий каждого из них приветствовал кивком головы. Последним показался Багурон.
? Опаздываешь, старый медведь, ? встретил прибывшего Веркирий.
? Гляжу, что ты все так же ловок, как тигр на охоте, ? парировал Багурон.
Они обменялись крепким рукопожатием.
? Мне снился сон...
? Про нашу последнюю битву, ? продолжил за него правитель О’Дельвайса.
? Ты тогда выиграл по счастливому стечению обстоятельств, ? начал сетовать Веркирий.
? Возможно, возможно, ? улыбнулся в густую белую бороду Багурон. – Давай отложим сей разговор. Пора начинать то, зачем мы тут все собрались.

Веркирий согласился, поднял руку вверх, призывая к тишине в зале.
? Прошу выслушать меня очень внимательно, ? начал старец. – Мы собрались, дабы принять важное решение. Каждый из вас не понаслышке знает ситуацию с Плато безмолвия. В связи с этим, благодаря усилиям магов, по записям из Старой библиотеки создан «Горн повелителей времени». Инструмент позволит открывать портал в прошлое на плато, где создан магический барьер. Воины, попадая туда, будут видеть только воинов по соответствующему уровню боевого мастерства, а бои проходить между равными. Протрубив один раз, артефакт пропадет и необходимо его искать повторно. Найдутся умельцы, которые захотят присвоить горн. Чтобы избежать подобных случаев, он сам активируется ровно через неделю, после попадание к владельцу. Поэтому, в одних руках он задерживаться не будет. Готов всех выслушать, что думаете по этому поводу, ваши возражения и замечания.
? Выступаю с протестом по сему решению, ? встал глава клана «пАдонки». – Люди беспричинно нападают и убивают наших собратьев, мы не будем мириться с таким положением дел.
? Согласен. Смерть должна караться смертью, ? поддержал его лидер «ТеНи НаСЛеДиЯ».
По мановению невидимой руки разразилась словесная перепалка между представителями кланов. Сначала дипломатично выслушивали позицию говорившего, затем возник неконтролируемый гул.

Веркирий трижды стукнул посохом об пол. Главы замолчали и, как только стихло эхо, правитель спокойно обратился к присутствующим:
? Заткнитесь все. Развели балаган, как ярморочные торговцы. Мне стыдно за вас перед Багуроном. Если хотите погавкать друг на друга – проваливайте в лес. Вечное противостояние, корни которого глубоко впились в сознание наших народов, не дает вам покоя. Если ты видел войну, можешь считать, что ты видел все. Сколько бы ни прошло лет – они не меняются. Часто происходит, что тобой начинает руководить отмщение. Месть не порок, но плохой спутник на войне. Она мутит глаза и поедает изнутри, разрушает, когда надо держать рассудок в ясности, а это приводит лишь к одному – смерти. Оглядитесь вокруг. Здесь ваши соратники, а там, ? он указал в сторону О’Дельвайса, ? соперники. На одних можно положиться, с другими – провести достойную схватку. В бою с равным противником проявляется храбрость, отвага, решительность и просыпается дух лидера. Молодому поколению воинов необходимо учиться этому в боях на плато, а магам – преумножать добытое ранее. Иначе через год сражения сгинут под прицелом трусости и ненависти. Сейчас на ваши плечи возложена миссия сохранения баланса в Великих битвах. Но довольно слов. Голосуем. Собравшихся тринадцать, неопределенность исключена. Правила знаете, голос воздержавшегося идет в зачет утвердительных ответов.

Возникла пятиминутная пауза, главы рассуждали. Никто не желал выступать первым. По глазам читалось сомнение.
? Веркирий, ? наконец поднялся воевода клана «Плохиши», – ты был великим полководцем и вел магмаров за собой, что неоднократно доказывал на Плато безмолвия. Твоя мудрость заслуживает признания и уважения. У меня нет причин для возражения.
Последовали ответы остальных. Мнения разделились. В конечном итоге, пятеро выступили против.
? Так тому и бывать. Настала пора для великих сражений, ? протрубив в горн повелителей времени, Веркирий пробудил магию, открывающую путь к Древнему плато.
– Спасибо, старина, ? человеческий правитель похлопал своего товарища по плечу. – Я поведаю обо всем население Огрия.

Открылся магический портал, чтобы схлестнулись клинки с былой силой, рождались новые герои, звучали легенды и небылицы. Впоследствии использование артефакта нарушило временной поток. Образовалась необратимая трещина между мирами, приоткрылся занавес для зла, которое таилось в ожидании. С каждой следующей активацией горна, грань утончалась. Хаос накапливал силу, чтобы через год прорваться в мир ФЭО и погрузить его во тьму. Расы людей и магмаров вновь объединятся, чтобы дать бой древнему злу. Слишком поздно старец Веркирий осознал знамение, пришедшее ему во сне.

Ничто не происходить бесследно, у каждого действия есть своя плата.

Шутка Бога

Лежа в постели, Веркирий прислушивался к гулу просыпающегося города. Вместе с шумом в распахнутое окно ленивой теплой волной вливался воздух, прогретый летним Мирроу. «Жаркий будет денёк», - потягиваясь, пробормотал он, зевнул и легко поднялся с кровати. Приняв освежающий душ, сразу почувствовал себя бодрым. Одевшись, задержался у зеркала, из темной глубины которого на него смотрел угрюмый старец. Живые глаза под нависшими седыми бровями светились проницательностью и мудростью. Время не согнуло его могучее тело, натренированное за годы военной службы, а лишь посеребрило усы и бороду. Поправив ворот рубахи, Веркирий одобрительно кивнул своему отражению (не пристало старейшине магмарской столицы выглядеть неряшливо) и спустился в обеденный зал. Там его уже ждал стол, накрытый заботливыми руками ключницы Алисии. Наскоро позавтракав и отдав распоряжения по хозяйству, он вышел из дома.

Площадь Огня встретила старейшину привычной шумной суетой. Припозднившиеся торговцы, подгоняя резкими криками вьючных животных, торопились доставить товар на городскую ярмарку. Туда же, оживленно переговариваясь, шли покупатели, стремясь поскорее укрыться от палящих лучей в тени лавчонок и шатров. По лестнице Стриагорна, ведущей к пещере боевых магов с порталом в Руменгильд, минуя золотую статую дракона, поднимались, сверкая начищенными доспехами, опытные бойцы, отправляющиеся в Илистую запруду и Грирвудскую слободу. Веркирий проводил их взглядом и невольно позавидовал – мгновение, и они окажутся вдали от душной столицы.

Путь старейшины лежал в ратушу на Городской площади Дартронга. Сегодня был приёмный день, и, утерев испарину со лба, он прибавил ходу, чтобы успеть разобрать бумаги до прихода посетителей. Веркирий ненадолго задержался у пылающей Пасти фортуны - магического алтаря, образовавшегося в стародавние времена по воле Богов. Два школяра, безусловно, опаздывая на занятия, кидали серебряные монетки в зияющий провал в земле, надеясь получить благословение могущественных сил. Но на небосклоне не возникал сияющий луч, и молнии не озаряли всё слепящим светом. Поймав суровый взгляд правителя Дартронга, мальчишки подхватили ранцы и пустились наутек, скрывшись в толпе горожан. Усмехнувшись, старейшина продолжил путь и вскоре оказался в спасительной прохладе стен городской ратуши.

Его встретил секретарь Митька - худощавый паренёк с копной взъерошенных волос, который скороговоркой доложил обо всех новостях. Ничего примечательного за это время не произошло. Всем хорош был Митька: ответственный, расторопный и сообразительный. Но была у него блажь - мечтал о мудрёной алебарде сокрушения. Зачем она ему сдалась, Веркирий не понимал.

Войдя в просторный кабинет, старейшина удобно расположился в кресле, отхлебнул из стакана холодного морса, оставленного предусмотрительным секретарем, и погрузился с головой в дела. Он пробежал глазами передовицы свежих газет, сложенных аккуратной стопкой на столе, и отложил их в сторону. Затем принялся внимательно читать прошения, делая пометки на полях, что-то бормоча себе под нос. Закончив с бумагами, Веркирий посмотрел на часы – пора. Но из приемной не доносилось обычного для этого времени тихого гула переговаривающихся посетителей. Да и во всем здании царила какая-то странная тишина: ни скрипа половиц, ни стука каблуков, торопливо сбегающих по ступеням. Ни-че-го. Ни звука. Старейшина испытал смутное беспокойство. Выждав еще немного, он решительно поднялся и вышел из кабинета.

Приемная была пуста. Как и вся городская ратуша. Обойдя здание второй раз, Веркирий остановился в холле. «М-да», - промычал он, недоуменно пожал плечами и вышел на Городскую площадь. Да так и замер в изумлении. Как во время праздничного фейерверка со всех сторон раздавались хлопки: пуф-пуф-пуф. Это срабатывали амулеты возврата, словно все жители Хаира устремились в столицу. Взволнованно переговариваясь, магмары пестрой лентой бодро продвигались в сторону площади Огня. И Веркирий, все больше удивляясь, пошел следом.

На забитой до отказа площади стоял невообразимый гомон, а сквозь плотно стоящие тела было невозможно хоть что-то разглядеть. Старейшина поймал за руку стражника, но тот находился в таком возбуждении, что не мог ничего вразумительно объяснить. Глупо улыбаясь и пряча по карманам какие-то свитки и амулеты, он несвязно бормотал: «Ну вот, надо же, а оно вона как». Вдруг, извернувшись, стражник освободился от цепкой хватки старца и скрылся из виду. Растерянно озираясь, правитель Дартронга остановился взглядом на статуе дракона, величественно возвышающейся над площадью. Одобрительно кивнув самому себе, он решительно направился в её сторону. С трудом продираясь через толпу и все больше хмурясь, Веркирий добрался до лестницы Стриагорна и, поднявшись на балюстраду, окинул взором площадь.

Зрелище, открывшееся ему, было по истине грандиозным. Над живым морем из тысяч колышущихся тел серебряным водопадом в Пасть фортуны, сверкая в жгучих лучах Мирроу, летели монетки. И их шелестящему звону, заполнившему все пространство, аккомпанировали радостные возгласы. Веркирий протер глаза. Нет, все было как обычно: ни яркого полыхания пламени, ни таинственного сияния над магическим алтарем. Достав из кармана блокнот с расписанием событий, старейшина бегло пробежал глазами список, нашел нужное и с недоумением посмотрел на фонтанирующую раритетными призами Пасть фортуны. С чего вдруг она так расщедрилась, оставалось загадкой. Вопросы роем кружились в голове мудреца, а ответов на них не было. «Ох, не к добру это. Не к добру», - тихо проговорил Веркирий. Он торопливо сбежал по ступеням и у подножия лестницы столкнулся с каким-то работягой, который нёс, крепко прижимая к груди, охапку легендарных орудий труда. Проводив его хмурым взглядом, мудрец спешно продолжил путь.

Вернувшись в городскую ратушу, Веркирий, перескакивая через ступеньки, вбежал в кабинет и дрожащими пальцами взял ленту биржевых сводок. Прочтя, он в сердцах кинул её на стол. Произошло то, что и должно было произойти - цены на товары стремительно падали. Старейшина устало плюхнулся в кресло, поглощенный невеселыми думами. Прямо сейчас жители Хаира, разгоряченные внезапно свалившейся на них удачей, строя, подстрекаемые Жадностью, грандиозные планы, под радостные крики бежали в Страну Обманутых Надежд. А там их уже поджидало изголодавшееся Разочарование, которое исковеркает душу, откусывая от неё по кусочку, пока не останется ничего: ни веры, ни гнева, ни радости. Только пустота. Мудрый старец знал, как это будет. Охота не превратится в увеселительную прогулку, как мечтается многим. Зверьё и монстры, приспособившись к новым условиям, станут более сильными и ловкими. Веркирий помнил - так уже было не раз. Яростное негодование захлестнет ремесленников, торговцев, собирателей шахмат, поскольку продукты их трудов в мгновение ока обесценятся, превратятся в пшик. И остается только догадываться, во что выльются неоправданные ожидания магмарского народа. Беда хищной птицей нависла над Хаиром.
- Какие силы активировали магический алтарь, чья это злая шутка - значения не имеет, - напряженно думая, рассуждал вслух Веркирий, - Пасть фортуны периодически делится дарами высших сил, но баланс никогда не нарушался. Да и такого ажиотажа не было. Надо вернуться на площадь и выяснить, что вызвало столь жгучий интерес.
Старейшина шумно выдохнул, хлопнул ладонями по столешнице и, резко поднявшись, решительно пошел к выходу.

Хотя Мирроу уже давно перевалило за полдень, на улице было удручающе душно. Душно, тихо и пустынно. Даже шальные псы, устраивающие шумную возню в любую погоду, попрятались неизвестно куда. И только восторженный гул, доносившийся с площади Огня, нарушал звенящую тишину, накрывшую город. Стоя на широком крыльце ратуши, правитель Дартронга смотрел на бегущие по небу кроваво-оранжевые облака, и привычный с раннего детства пейзаж казался ему сейчас невероятно зловещим. «Милостивая Шеара, вразуми, подскажи старику», - еле слышно попросил Веркирий. Он спустился с крыльца. И неожиданно навстречу ему, ничего не замечая вокруг, поглощенный своим счастьем, сгибаясь под тяжестью алебарды и обливаясь потом, в новеньких мудрёных доспехах вышел Митька. «Мечты сбываются, - мрачно подумал старейшина, – Стоп. Мечты». Его глаза заблестели охотничьим азартом гончей, взявшей верный след. «Спасибо», - мысленно поблагодарил богиню мудрец и почти бегом бросился на площадь Огня. Веркирию не терпелось найти подтверждение, внезапно озарившей его, догадке.

Там, на площади, протискиваясь сквозь плотные ряды магмар, старейшина искал знакомые лица, но быстро понял, что в этой безумной толчее вряд ли кого-нибудь найдет. И Веркирий стал медленно продвигаться к лестнице Стриагорна. Поднявшись всего на пару ступеней, он, повинуясь смутному предчувствию, обернулся и сразу увидел ключницу Алисию. Та, светясь от удовольствия, вела под уздцы Мраморную Анлагрису и Клинозубую Альканору, поминутно останавливаясь и целуя великолепных животных во влажные носы. «Розовая мечта» была её самым заветным желанием. Проводив взглядом счастливую обладательницу двух «кошечек», Веркирий пожал плечами и сказал: - Что ж, чем большее есть, тем больше хочется, - потом, прищурившись, сурово посмотрел на Пасть фортуны: - Значит, ты теперь исполняешь желания. У одинокого старика тоже найдется одно.

Дело оставалось за малым – кинуть монетку в магический алтарь. Но совершить это было не так-то просто, поскольку жители Хаира окружили Пасть непроницаемым кольцом. Лихорадочно соображая как бы подступиться к зияющему провалу, Веркирий нервно теребил бороду. «Хоть из пушки стреляй, - с досадой прошептал старец. И вдруг, лукаво улыбнувшись, уверенно произнес: - Можно и не из пушки». Спустившись по ступенькам, он заспешил к себе домой. Там, устроив настоящий разгром в чулане, разыскал баночку с паучьим клеем. Сунув ее в карман, прошёл в обеденный зал. Веркирий снял со стены боевой лук, и, прихватив колчан со стрелами, выбежал на площадь Огня.

Выбирая удобное место для стрельбы, старейшина внимательно посмотрел по сторонам. «То, что надо», - подумал он, глядя на здание цирюльни. С бельведера, завершающего высокую башню «Дома красоты», как будто специально созданного для осуществления плана правителя Дартронга, открывался прекрасный вид на площадь. Веркирий твердо зашагал к цирюльне. С трудом поднимаясь по винтовой лестнице на смотровую площадку башенки, он только сейчас сообразил, что в суматохе дня где-то оставил свой посох, и, тяжело дыша, пробормотал: «Пёс с ним».

Наконец, взобравшись на самый верх, старейшина достал из колчана стрелу и с помощью паучьего клея приладил к стальному наконечнику серебряную монетку. Затем с нежностью погладил испещренные рунами плечи лука и тихо сказал: «Не подведи меня, дружок». Выровняв дыхание, Веркирий уверенно натянул тетиву, прицелился и выстрелил, прошептав в след улетевшей стреле: «Хочу, чтобы всё прекратилось». Но в глубине души мудрец желал, чтобы этого вообще не было: ни безумной щедрости Пасти фортуны, ни оголтелой жадности его сограждан. Правитель Дартронга сосредоточенно следил за полетом стрелы, переживая, что может промахнуться. Но ни лук, ни рука не подвели его. Стрела, описав плавную дугу и сверкнув серебром в лучах заходящего Мирроу, словно подмигивая на прощание, исчезла в недрах Пасти фортуны. Лук выскользнул из слабеющих рук старейшины, гулко ударившись о каменный пол. Старец прислонился спиной к стене, чтобы не упасть, и закрыл глаза. Усталость, преумноженная нервным напряжением и невыносимой жарой, навалилась на него, отнимая последние силы. Веркирий медленно сполз по стене на пол и провалился в забытье.


Вместе с шумом в распахнутое окно ленивой теплой волной вливался воздух, прогретый летним Мирроу. Резко сев в кровати, Веркирий посмотрел на часы – полдень. В висках гулко ухало. Старейшина никак не мог сообразить, как очутился здесь. Наспех одевшись, стремительно спустился вниз, где столкнулся с встревоженной Алисией. «И на старуху бывает проруха. Проспал», - выбегая на улицу, протараторил он скороговоркой, отвечая на немой вопрос ключницы. Веркирий торопливо пересек площадь и, остановившись у Пасти фортуны, затаив дыхание, кинул десять серебряных в зияющий провал. В голове раздался мелодичный голос: «Вы подбросили горсть мелочи в воздух, и монеты, сверкнув в лучах Мирроу на прощанье, мгновенно исчезли в темных недрах расщелины». Правитель Дартронга облегченно выдохнул. Привиделся ли ему удивительный сон, или же он действительно отвел беду от своего народа, старейшине было безразлично. Веркирий посмотрел на бегущие по небу кроваво-оранжевые облака и счастливо улыбнулся.


В мрачном подземелье Бог мертвых и проклятых смотрел в палантир на улыбающегося Веркирия. Он раздраженно взмахнул рукой. Видение исчезло, а по гладкой поверхности шара заскользили серебристо-голубые змейки. Зло прищурившись, древнее божество прошипело:
- Что ж, эту партию ты выиграл, старик. Но мы еще встретимся...

Малыш был увлеченно занят. Что-то бормоча под нос, он мастерил конструкцию отдаленно напоминающую трон. На деревянный стул пирамидой были наложены подушки - как символ роскоши. Игрушечная корона, привязанная к спинке, отражала власть. А меч, пристроенный к подножию трона, доказывал силу и мощь «правителя». Облачившись в отцовский мудреный шлем, усиленный руной и оправой, мальчик понял, что все готово для начала приемного дня. С немалым трудом, вскарабкавшись на импровизированный трон, малыш устроился поудобней и оповестил всех жителей дома:
- Я, Великий Багурон, готов принять всех и каждого, чтоб разрешить все имеющие проблемы своего народа.
Тут же в комнате появилась мама. Она сразу поняла, что происходит. Сделав небольшой реверанс, грустным голосом обратилась к «старейшине»:
- Здравствуйте, Уважаемый Багурон. Только Вы можете помочь мне. Работа по дому так тягостна. Прошу, Вас, придумать какое-нибудь устройство для уборки, чтоб хозяйкам стало легче.
Малыш выслушал и понимающе кивнул:
- Не беспокойтесь, женщина. Я попрошу лучших изобретателей нашего города, они обязательно что-нибудь придумают. А пока, вы можете продолжить свои дела.
Мама широко улыбнулась, сделала реверанс и покинула комнату. В ту же секунду влетел папа и заговорил умоляющим тоном:
- О, Великий старейшина, дело носит серьезный характер и не терпит отлагательств.
- Продолжайте. – махнул рукой малыш.
- Завтра у меня выходной. Надеюсь на Вашу благосклонность. Прошу отпустить меня на рыбалку. Обещаю пожертвовать весь улов на нужды голодающих.
- Что ж, ваши намерения чисты, можете ехать. – возвестил «старейшина».
Из соседней комнаты послышался тихий мамин смех. Папа крепко пожал руку «правителя» и с сияющими глазами удалился.
В дверях уже ждали своей очереди бабушка с дедушкой. Всем хотелось обратиться с просьбой. Оказавшись в «приемной», первым делам они поприветствовали «старейшину». Через паузу дедушка начал:
- Куда ж это годится, цены у лекарей растут как булки на дрожжах.
Бабушка подхватила:
- Да, да. А нам то пожилым деваться не куда, вот и приходится платить кучу золотых за настои и зелья.
Лицо малыша оставалось серьезным, а голос решительным:
- Я разберусь, наш долг помогать больным.
Бабушка с дедушкой переглянулись, но спорить не смели. Благодарно кланяясь, они вышли из комнаты.
Малыш немного подождал. Убедившись, что посетителей больше нет, он объявил:
- Прием окончен.
Довольно восседая на троне и наслаждаясь своим положением, он размышлял: «Хороший я все-таки правитель. Думаю о своем народе, проблемы решаю». Затем малыш лихо соскочил с трона и выбежал на улицу. Мама ласково проводила сына взглядом, потом разложила подушки и поставила на место стул. Она знала, что каждому мудрому правителю нужна любящая женщина.

... Первые лучи Мирроу проникли сквозь щели ставен. Серая мгла нехотя отступала прочь, вместе с предрассветной влажной прохладой.
Мой очередной день, наполненный безысходностью и отчаянием.
Двое суток, осталось всего лишь двое суток. День, ночь, день, ночь...
Завтра приедут гости, а послезавтра меня не станет.
Мои глаза наполнились немногими оставшимися слезами.
На улице раздался скрежет плохо смазанных ворот - это приехал мой убийца...

1

...Так вышло, что Корт вернулся с войны, как он сам считал, инвалидом. Нет, физически он был совершенно здоров, но вот ментально... Слишком часто ему рвали душу, и слишком часто собирали воедино. Незаметно, проникая в него по чуть-чуть вместе с дымом спасительного кадила, с каждым воскрешением, через каких-то пару сотен раз, в его теле поселился кто-то чужой.
А может, он вошел сразу, и просто тихо ждал своего часа.
Корт стал замечать, что иногда у него в голове словно лопалась невидимая струна, и он впадал в неистовство. Но что удивительно - ярость была холодной и расчетливой. Управляемая чужим разумом, она приходила только тогда, когда этого требовала обстановка.
На войне это даже помогало, спасая ему жизнь, но в отсутствие боевых действий странное томление начинало потихоньку тяготить его.
Ещё немного, и он был готов сорваться. Зверь рычал внутри него и рвался наружу.
Пытаясь избежать худшего, Корт перебрался в Клесву, обласканный орденами и почестями.
Через какое-то время его назначили старшиной.
Он правил справедливо, стараясь сдерживать свои порывы, и преуспел в этом. Он научился жить со своим Зверем в мире.

***

...Корт с удовольствием потянулся, вытянувшись дугой. Прислушался к себе - Зверь был спокоен.
Он одним прыжком очутился на полу и, не одеваясь, подошел к столу. На завтрак ему приготовили мед, орехи, спелые груши, капустный салат и запеченную рыбу, вместе со свежим горячим хлебом.
-Хорошо бы яишенку с беконом, - зевнул Зверь. - И чашечку крепкого кофе. Или винца красного.
Корт не ответил.
Он выпил полстакана родниковой, ломящей зубы, воды. Разрезал пополам грушу, вычистил, намазал половинку тонким слоем меда и с удовольствием съел.
Потом отломил и за один присест проглотил половину хрустального осетра. Запил все это парным молоком с хлебом, закончив на этом с трапезой.
Вымыв лицо и ополоснув руки, он по-военному быстро оделся.
Скоро должен был начаться прием.
Очередной скучный прием.
Прошения, челобитные, споры, тяжбы и приглашения на торжества. Рутина - но ему нравилось.
Корт любил людей, любил смотреть на них, вглядываться в их лица - в попытке понять, что же движет ими на самом деле. В отличие от Зверя, на войне он научился не только ненавидеть.
Он сел на стул, стоявший на небольшом возвышении, прищурился от солнечного луча, бьющего ему в глаз, и положил руки на дубовый стол.
Писари вокруг подобострастно замерли.
Его помощник протянул ему список посетителей, и старшина жестом велел начать прием. Заскрипели перья.
Список просителей был небольшим.
Он быстро решил пару тяжб, ко всеобщему удовлетворению.
День вступал в свою силу.
Прибыл гонец с письмом о начале королевской охоты, Корт обещался быть.
Наконец, ввели главного на сегодня гостя. Предатель Филл был закован в цепи, и двое охранников держали по бокам концы этих цепей, пока третий подпирал его тяжелым копьем.
Корт долго рассматривал его - вид у Филла был неважный. Бугристый, несуразный, с огромными руками и маленькой головой, он казался здесь чужим и неуместным. Судя по всему, он был сломлен, морально и физически.
-Разбой, грабеж, - заговорил Корт, листая бумаги. - Дезертирство. С десяток убийств. Ты по уши в крови, ушкуйник.
Он задумался, что ему делать.
Филл поднял небольшие глазки и глухо рассмеялся. Взгляд у него был мутный.
-Что-то я плохо вижу... Давненько я не видел болтунов, вроде тебя, рядом с собой - все больше на расстоянии.
Разбойник сделал движение руками вверх-вниз, и цепи громыхнули. Охранники натянули звенья в струнку.
Корт встал и медленно спустился вниз. Подошел к Филлу вплотную (пахнуло потом и кровью) и с интересом заглянул ему в глаза.
-Я здесь. Болтуны ведь бывают разные.
Ушкуйник заревел, как пхадд; мускулы на его руках вздулись литыми шарами, и он легко сомкнул кисти на горле старшины, не замечая сопротивления охранников. При этом он приподнял Корта и развернул, прикрываясь его телом, как щитом, от копейщика.
Корт успел задержать дыхание и напрячь мышцы шеи, понимая, как глупо он попался.
Сейчас ему сомнут кадык, вдавят в горло и сломают шею. Одним человеком больше - одним меньше, разбойнику всё равно.
В глазах медленно темнело, Корту стало больно. Невыносимо, непередаваемо больно.
Дзинь! лопнула струна - и боль вдруг отступила.
Зверь, как всегда, появился вовремя. Руки старшины сомкнулись на запястьях Филла. Несколько секунд Корт с разбойником старательно топтались на месте, пыхтя ,со вздувшимися от напряжения на лбах жилами.
Потом пальцы ушкуйника медленно разжались, и его "клешни" стали миллиметр за миллиметром отходить от шеи Корта.
Раздался сухой треск, за ним другой, будто сломался сук. Бандит вскрикнул и с недоверием уставился на опухшие руки, предавшие его. У него были размозжены оба запястья, безжизненно повисшие кулями под углом к полу.
Корт судорожно дышал, как выброшенная на берег рыба. Он провел ладонью по глазам, прогоняя кровавый туман, и шатаясь, побрел назад.
-Удвойте охрану, - сипло прохрипел старшина, борясь с сильным искушением убить. - Стрелка добавьте. И везите его в столицу, в О'Дельвайс. Пускай Багурон решает, как его наказать.
Он задохнулся сухим надсадным кашлем, судорожно проверяя, на месте ли адамово яблоко.
Помощник и писари со страхом смотрели на него, будто видели его впервые.
-А говорят, что это я - дьявол, - прошипел ему вслед Филл.
Приемный день явно оказался смазанным.
Зверь рычал и ликовал, отказываясь уходить.
Последней была молодая пара, которая, смущаясь, передала ему приглашение на свадьбу.
В ответ Корт предложил им посетить вечерний прием и танцы, но молодые вежливо отказались
Корт успокоился.только под вечер, выпив несколько кружек пряного травяного отвара, приготовленного ключницей.
Зверь неохотно уступал место, обиженно порыкивая и скаля клыки. Уже перед тем, как окончательно утихнуть, он невзначай заметил:
- Кстати, невеста, что была сегодня, очевидно, очень несчастна. Никогда не видел столько мольбы о помощи в глазах. Я такие вещи чую за версту.

2

Корт сперва не обратил внимания на эти слова, но сон всё не шёл и не шёл, и, устав ворочаться, он задумался.
Старшина вспомнил девушку - некрасивое скуластое лицо, с роскошной копной пышных каштановых волос, стянутых в "конский хвост" простой резинкой. Она была обыкновенная - длинное полотняное платье, сапоги без каблуков и необъятный темно-синий рюкзак, в тон сапогам, который она неловко прижимала к боку.
Девушка практически не поднимала глаз, кроме одного раза. Изумрудные глаза, красивые - но совершенно безучастные. Ни намека на крик о помощи, ни мольбы, ни просьбы. Вообще ничего.
Впрочем, Корт не разбирался в этом вопросе и был склонен доверять Зверю. Тот умел видеть людей в другом измерении, обладая невероятным зрением в эмоциональном диапазоне.
Корт стал вспоминать жениха - вот кто, скорее всего, мог вызвать жалость при желании.
Чересчур суетливый, слегка заикающийся, с бледным лицом и тусклыми серыми глазами, он, казалось, был погружен в свой мир, совершенно не интересуясь происходящим. Могло показаться, что жених крепко выпил накануне и неплохо добавил с утра.
- Интересно, - сказал сам себе Корт. - Как много можно вспомнить о людях, если у тебя развита зрительная память.
У Корта никогда не было жены, но знал, что будущие молодожены должны вести себя несколько иначе. Ну, может быть, кроме жениха.
В этом была какая-то тайна. /А тайн Корт не любил.
Зверь снова заворочался.

***

Слетелись стервятники. Едят, пьют, искоса поглядывая на меня.
Сейчас утро, но все гости уже с нетерпением ждут ночи.
Сперва они будут долго мучить меня, по капле выдавливая жизнь, а потом нанесут один удар - и мое дымящееся сердце возложат на алтарь...
Я - жертва.
Мой палач сидит рядом, почему-то мрачный и молчаливый. Он не радуется, в отличие от гостей.
Шеара, как же мне хотелось вчера закричать, попросить о помощи. Но уста мои запечатаны - такова плата за жизнь моих родных, моей семьи. Такова традиция, таков обычай.
Скорее бы уж. Мне вдруг захотелось, чтобы побыстрее наступил вечер. Сил человеческих терпеть и ждать этот кошмар уже не оставалось - хотелось, чтобы все закончилось.
Внезапно все замерли. В ворота раздался троекратный стук и приказ открывать их пошире.
Странно, чужих мы не ждали...

***

Забытая богиней деревушка располагалась в окрестностях /Клесвы. Небольшая - на шесть дворов, она производила неприятное, если не сказать гнетущее впечатление
Черные бревенчатые дома, черные заборы. На каждой стене висели плети отречения, как символ непонятно чего.
Никто и не думал вести хозяйство - не было ни огородов, ни грядок.
Отсутствовала какая-либо живность - во всяком случае, Корт не услышал ни блеяния коз, но лая собак.
К деревне примыкало кладбище, неожиданно большое для такой деревни. Взгляд терялся среди надгробий и памятников. Даже склеп свой имелся.
Корт хмыкнул и достал приглашение.
Невесёлая это была свадьба.
Жених с невестой, окруженные гостями, сидели на фоне полуразрушенного капища, какие-то деревья по бокам. Седовласый мужчина, отец невесты, держал в руках большую открытую бутылку родниковой воды, под которую гости подставляли бокалы.
На свадьбе все пили только воду.
Корт обратил внимание на ещё одну странность - на этой непонятной свадьбе никто не улыбался. Лица гостей были серьезны и сосредоточенны.
Такое же сосредоточенное выражение было и у жениха, совсем ещё юного и субтильного юноши.
Что же касается невесты - то у нее был все тот же безучастный безразличный вид, что и на приёме.
И ещё - в правой руке невеста держала едкий некросфодель. Стебель был сломан, и полураскрывшийся бутон обреченно висел лепестками вниз.
Вид сломанного цветка в руке у невесты заставил \Корта озадаченно нахмуриться. Все это выглядело слишком нарочито, чтобы быть простой случайностью.
-Хм, - подал голос Зверь. -На свадьбе. Не пьют. Не курят. Не веселятся. Это плохие люди, однозначно. Я бы не стал им доверять.
-Заткнись, - ответил ему Корт.
Все вокруг хотели, чтобы он уехал - старшина физически ощущал это, и почему-то разозлился. Никто и никогда, за редким исключением, не мог заставить его сделать то, чего он не хотел. И сейчас не заставят - он должен разобраться, что здесь происходит.
-Распорядитесь предоставить мне комнату, - приказал Корт. -Я заночую у вас.
Он улыбнулся.
В конце концов, слово правителя - закон. Пусть засунут свое раздражение куда подальше - сами пригласили.

3

...Потревоженный крэтс противно запищал, и всем своим видом выражая негодование, не спеша потрусил в угол.
Я думал кинуть в него чем-нибудь, чтобы он поторопился, но под рукой не нашлось ничего подходящего.
Небольшая куча соломы приютила мое тело; холодный пол с радостью поделился со мной сыростью и камешками, впившимися в бока.
Мне было все равно.
Было начало первого, и времени до ритуала оставалось всего ничего. Не более часа.
Тик-так., тик-так.
Жизнь уходила с каждой секундой.
Хорошо, хоть стояла тишина - слушать кого-либо или разговаривать сейчас было бы выше моих сил.
В сумраке я были видны смутные очертания предметов. Бочки, большой старый сундук, стол и стулья, какая-то рухлядь.
На стенах были вбиты крюки, с надетыми на них человеческими и магмарскими черепами. Черепа довольно скалились.
Один крюк был пустым.
Вдруг крышка одной из бочек стала приподниматься - и мне стало страшно. Тут же горький смех вырвался из моей груди, и страх улетучился.
-Я готов, - мой шепот растворился в воздухе.
Из бочки выскользнула гибкая тень, и бесшумно подошла ко мне. Черная маска скрывала лицо; руках тень держала два кинжала, с которых капал яд.
Тень сняла маску и встряхнула густыми волосами.
Я сплюнул.
Моя невеста. Нет, теперь уже жена. Точно жена.
Именно она должна нанести роковой удар и вырвать у меня сердце после истязаний.
-Ты что-то рано, - пересохшие губы не слушались. -Брачная ночь ещё не началась. И у меня только одно сердце - потренироваться не удастся.
-Такова вся семейная жизнь, дорогой - привыкай. Это ненадолго, - девушка убрала кинжалы и протянула руку за спину.
Она достала тяжелый гладиус.
-Не шевелись.
Я зажмурился
Резким коротким ударом она разрубила ножные кандалы.
-Руки протяни.
Через мгновение я был на ногах и смотрел в её серое лицо. Смотрел и не верил.
-Если это побег, то отец убьет тебя. Сегодня была шестая жертва. Ритуал призыва должен быть завершен.
-Это не совсем побег, но отец все равно убьет меня.
Она села на пол, скрестив ноги по-турецки, бросила мне второй меч и кинжал.
-Просто бежать некуда. Ключей у меня нет. Я пробралась сюда вечером, когда дверь была ещё открыта. Отцу я сказала, что иду спать. Да он со старшиной общался, пытался выведать планы. Вчера, на приёме, я просила Корта помочь нам. Мысленно, конечно. Отец был рядом и следил за мной. Не знаю как - но он услышал мои мольбы и приехал Только он один может нам помочь, если сможет. В деревне больше тридцати жрецов. Больше половины владеют боевыми заклинаниями.
Девушка замолчала, обдумывая, продолжать ли свою исповедь дальше.
-Это мой шестой брак. Те, пятеро предыдущих, пали от моей руки. Я - дочь верховного жреца, выходила за них замуж, чтобы принести в жертву.
Наш бог требовал много крови, и я её ему давала в избытке. Они мне не нравились. Всё просили о пощаде.
Снова повисла пауза.
-Ты - другой, - продолжила она. -Я не хочу, чтобы тебя мучили, я не буду тебя убивать. Я сказала отцу, чтобы выбрали другую жертву, но он... Неважно. Я всё время думала, как спасти тебя, но ничего не смогла. Отец говорит, что я глупая. Сегодня я поняла, что шансов нет. Тогда я решила просто быть рядом с тобой. Ты знаешь, жрецы очень изобретательны в пытках. Религии нужна не только кровь, но и боль, и страдания.
Поэтому я взяла кинжалы с ядом. Мы успеем умереть до этого. Достаточно одного надреза, прямо сейчас. Можем сделать это до их прихода.
Она вопросительно посмотрела на меня, я отрицательно покачал головой.
-Не бойся - я умею драться, хорошо драться. Может, у нас будет шанс. Садись, жрецы придут где-то через полчаса. Я тебя больше не потревожу.
Женщины. Непонятные существа. Святая простота и изощренное коварство.
Моя жена, убийца и палач, которую я до этого тихо презирал..Она знала меня меньше недели, но пришла встретить свой смертный час рядом со мной или спасти.
Даже сейчас она больше думала обо мне, чем о себе.
Я опустился рядом с ней. Протянул руку и обнял её, ткнувшись носом в щеку. В нос ударил ромашковый запах свежевымытых волос.
Я наклонился и поцеловал её.
Она отвернулась и всхлипнула.

4

...Корт шагнул вперед, из темноты коридора на оранжевый неровный свет факелов, раскручивая над головой обоюдоострым топором.
Прошло некоторое время, прежде чем его заметили.
Жрецы в накидках с капюшонами осторожно приблизились к нему; Корт отступил к стене, чтобы не оказаться в кольце.
- Как правитель Клесвы я обвиняю вас в занятиях черной магией. Я обвиняю вас в поклонении идолу и возрождении древнего культа. - громко сказал Корт,
- Все вы арестованы. Сдавайтесь, и да будет милосердна к вам Шеара.
Адепты молча сомкнули ряды.
- Тогда подходите и умирайте. Обещаю - я не буду покорно стоять и ждать, как они.
С этими словами Корт протянул топор и указал навершием на новобрачных.
Молодожёны стояли невдалеке, спина к спине, с оружием на изготовку. .
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять - дела у них плохи. Девушка еле держалась, но глаза её сверкали. Мужчина прикладывал руку к боку, по которому быстро расплывалось кровавое пятно
Спертый воздух подвала со свистом вырывался из их легких.
Служители темного культа, выставив длинные клинки, держали пару на расстоянии, не позволяя прорваться сквозь строй.
Мертвых они оттащили в коридор, не забыв собрать их кровь в большой сосуд.
Один из адептов, самый нетерпеливый, резко прыгнул вперед и нырнул вниз, стараясь раздробить Корту колени. /Корт подпрыгнул, уходя от удара, и одним движением снес нападающему голову.
-Подходите, подходите... Подходите и умирайте. Становитесь в очередь.
Второй жрец был осторожней. Они обменялись несколькими ударами, сделали пару пробных выпадов. Потом Корт со свистом опустил топор вниз, но противник ловко уклонился, пытаясь сделать замах.. Возвратным движением вверх старшина отрубил ему правую руку вместе с плечом. Бедняга упал на землю, заливая все вокруг кровью, в предсмертной агонии.
Все происходило в тишине.
Третий оказался крепким орешком. Корт потратил на него десять минут, пока ему не удался выпад, и он не попал навершием топора жрецу между глаз, сминая лоб и верхнюю часть черепа.
-Подходите и умирайте, - громко повторил старшина.
Старшина уже дрался более получаса; вокруг валялись тела и конечности восьмерых жрецов - он несколько раз опасно скользил в лужах темной крови. Доспехи стали тяжелыми, а рубаха прилипла к спине.
- Подходите и умирайте, - не прекращал он своей песни, скрывая свою усталость.
Постепенно почти все жрецы собрались вокруг него. Несмотря на их спокойствие, Корт понял, что они завелись.
Холодная магия коснулась его, и он почувствовал, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Неведомая сила прижала его к бревнам, сдавив тяжестью. Старшина услышал, как трещат его кости.
Раздалось заунывное заклинание, зажглись черные свечи и кровь умерших из сосуда . По залу быстро распространилось зловоние.
Корт увидел, как доспехи спали с его плеч, хламом упав на пол. Колдуны вступили в бой.
Ургал. Так вот кому они поклонялись. Только последователи Ургала владели этой магией без кукол и амулетов.
-Нет, ты не правитель, - верховный жрец стал медленно подходить к Корту. -Ты-человек. Наш бог - Ургал, и скоро он придет в мир Фэо. Он - наш правитель.
-Обычно, когда к нам приезжает гость, я успеваю его убить, прежде чем он успел нагадить, - в руке его блеснул ритуальный нож. -Ты достаточно навредил нам.
-Ургал, Ургал... Не знаю такого, - задумался Зверь. -Наверное, он появился после меня. Закрой глаза, если не хочешь видеть дальнейшего. Или можешь остаться.
Старшина закрыл глаза. Ему на сегодня хватило смертей.
Зверь сбросил оковы, возвращая свободу телу Корта. Поднял руки, локтями прижатые к бокам, ладонями вверх. Потом просто опустил их.
-Сделано, - довольно сообщил Зверь.
Странные метаморфоза случилась со жрецами. Собственно, тел как таковых не было - были изувеченные, обгорелые обрубки; казалось, в подвале до сих пор стоит стон десятков жрецов, исполненный муки...
Корт поежился - ему стало неуютно.
Молодожены с ужасом смотрели на него. Корт хорошо знал этот взгляд - Филл, детишки в Клесве, до этого воины его легиона. Брат. Сестра.
Он устал от этих взглядов. Устал жить в постоянном напряжении, просыпаться в поту, прислушиваясь к себе...
Со Зверем нельзя дружить, его не приручить. Его можно только изгнать или умереть самому, потому что Зверь бессмертен.
Корт медленно поднял ритуальный нож и повертел его на ладони... Сейчас или никогда. Если успеть...

***

... Не знаю, выживу я, или нет.
То, что я увидел сегодня ночью, навсегда останется со мной, даже если я сойду с ума. Мысли мои путаются, правая рука онемела и почти отнялась.
Надо мной склонилась жена - она положила мою голову к себе на колени и пытается влить в меня какой-то отвар, одновременно поправляя мокрую повязку на лбу.
Наверное, я все-таки умираю.
Мне не страшно и хочется спать.
Я не знаю, выжил Корт или нет.
-Не умирай, - шепчет жена. Она плачет.
-Хочешь жить - попроси меня, - раздался вкрадчивый голос в моем мозгу. -Надеюсь, ты не пьешь молоко - у меня от него изжога...

Мелкие дела великого правителя

Селение у нас маленькое. Находится в Тихой степи. И на первый взгляд народ душевный и отзывчивый. Но я за три года, что являюсь подсобным рабочим у старосты, успел повидать многое. Община выбрала Чурая давно, и он остается нашим несменным лидером по большей части потому, что мужик – умный, работящий и справедливый, хоть вспыльчивый и нрав имеет строгий.

Стараниями главы поселок растет и развивается. Особо важные вопросы обсуждаются на всеобщем сходе, а Чурай следит за тем, чтобы решения по ним были приведены в исполнение вовремя и с точностью. Но раз в месяц староста выделяет день, когда каждый желающий может обратиться лично к нему с любой просьбой, вопросом или пожеланием. В эти моменты я особо люблю наблюдать за Чураем. Делаю, как научал мой отец, когда отдавал меня к нему в семью, смотрю и на ус мотаю, ума-разума набираюсь.

Сегодня был такой приемный день. Посетители с самого утра стали собираться возле дома старосты, выстаиваясь в живую очередь. Некоторые терпеливо ждали, когда придет их черед, другие – переминались с ноги на ногу, переживали. Каждый хотел попасть на прием, каждый надеялся успеть. Кто-то пришел один, кто-то – в сопровождении семейства или однодумцев. Некоторые шли с пустыми руками. Те, кто позажиточнее, прихватили с собой дары: кувшин вина, вяленый окорок, медовые соты.

Чурай восседал на лавке подле дома. Одет как всегда по-простому: рубаха, льняные штаны да лапти. Только взгляд был такой, что сразу выдавал в нем не простого крестьянина. Первыми пришли представители земледельцев. Пожелали крепкого здравия и долгих лет жизни. Жаловались, что пастух, когда гонит стадо на выпас мимо их полей, не досматривает за худобой и та вытаптывает урожай. Просили удержать денег с Вейко в их пользу.

Я задумался. Дело вроде простое, да с подвохом. Накажешь пастуха – обидятся скотоводы, не накажешь – не поймут земледельцы. Чурай на пару минут задумался и вынес вердикт: «Оштрафовать земледельцев на пуд пшеницы. Обязать их восстановить поврежденную бурей изгородь». Я исправно записал все в протокол и не смог скрыть улыбку. Память старосту не подвела. Ведь раньше такой проблемы не было, а появилась она аккурат после грозы. Не удалось хитрецам за чужой счет свои дела наладить.

Следующими пожаловала семья крестьянина Ихвана: отец, мать и трое деток. Все в соломенных шляпах. Дело излагать начал глава семьи, но речь у него получалась несвязная. От волнения он постоянно сбивался, поэтому жена взяла на себя смелость и заговорила. Неделю назад им закончили строительство дома. Но работа выполнена некачественно, и Ихван отказался платить деньги, пока мастера не исправят свои недочеты. А они начала угрожать, что спалят и дом, и сарай. Одна надежда на Чурая.

Я видел, как легкая тень пробежала по лицу правителя. Он сосредоточенно обдумывал все варианты. Наконец-то сказал: «Составить комиссию из трех человек и отправить на проверку качества строительных работ. Если недочеты не обнаружатся, обязать Ихвана выплатить жалование в двойном размере. Если работа сделана похабно, то принудить строителей все исправить и выплатить штраф в размере двадцати процентов от жалования в пользу селения».

Я жадно ловил каждое слово старосты, старался постоянно у него учиться. По первых порах все запоминал, потом анализировал его решения. Не зразу, но всегда находил рациональные объяснения, и до сих пор не перестаю удивляться мудрости правителя. Сейчас же стараюсь сам предугадать его ответ, решить ребус первым. Пока выходит плохо, но я очень прилежный.

Ворожея Блодияра явилась как всегда феерично. Она периодически одаривала (иначе это не назовешь) Чурая своими визитами. Причину находила смехотворную и наивно полагала, что никто не догадывается о настоящем мотиве ее визитов. В этот раз ворожея просила выделить из казны селения средства для покупки второго шара судьбы. Таким образом она смогла бы увеличить свой доход от предсказаний, что в свою очередь увеличит сумму уплачиваемых ею налогов. Поэтому община не только получит назад выделенные средства, но и значительно их преумножит. От такой наглости я лишился способности мыслить, и единственным желанием было выставить эту проходимку прочь. Глянул на Чурая – само спокойствие и благоразумие, но решение произнес так, что у меня забегали мурашки: «Отказать. Место истинной женщины – у домашнего очага, основная задача – забота о муже и детях. Зарабатывать деньги – обязанность мужчины». Я надеюсь, что когда-нибудь и мне будет хватать смекалки и хладнокровия так достойно себя вести в любых ситуациях.

Потупив глаза в пол, подошел скромный Мельник Ферапонт. Краснея, от всей души пожелал, чтобы боги благословили Чурая, и вручил в подарок маленькую резную иконку ручно работы. Оратор он был не очень, говорил много и учтиво, используя витиеватые обороты, поэтому смысл всего сказанного уловить было сложно. Но суть примерно такова, что из-за злосчастной бури, одна из лопастей его мельницы повреждена. Из-за этого она стала работать хуже и Ферапонт не справляется со всеми заказами селян. Своими силами починить не получается, так как требуемого винтика в хозяйстве не имеется. Очень нужен заморский завоз, а он будет лишь через три месяца. Как бы к тому времени зерно не испортилось…

Задачка еще та. Нет у Чурая власти вызывать события. И не будет. А народу голодать никак нельзя… Я был на грани отчаяния. Не бывает ведь выходов из тупика. По крайней мере, я так думал, пока староста не начал говорить: «Выделить мне из казны сто златых. Предоставить самое быстрое ездовое животное, которое имеется в стойлах поселка. Снять один из уцелевших винтиков для образца. Через полчаса выезжаю к Остапу».

Эх, учится мне еще и учится. Прав был папа, говоря, что перенимать опыт чужого народа не зазорно. Теперь я это осознаю, а три года назад люто ненавидел его за то, что отослал меня к людям. До окончания обмена сыновьями мне осталось два года, и я уверен, что к тому времени буду достоин заменить своего отца, правителя Онуфира.

До недавнего времени, я не видел смысла в личном общении старосты с народом. Но теперь ясно понимаю, что это способ услышать об их реальной жизни, а не о том, о чем обычно говорят на всеобщих сходах. А также – способ непосредственно повлиять на жизнь конкретного человека. Пусть не решить всех его проблем, но дать лучик надежды, веру. Для Чурая нет, и никогда не было, незначительных вопросов. Великому человеку ничто не мало…

Последний день Корта

Я не рассказывала эту историю никому.
Но ты, дорогая моя, просто обязана знать хоть толику правды о том, что случилось давним сентябрьским днём. Солнечный и тёплый поутру, он к вечеру обернулся предгрозовой духотой и бурей. А в наш дом принёс неясность, тревоги, подозрения, что мучат меня до сих пор.
Может, именно тогда во мне умерла вера в людей. Или тогда я, разучившись им верить, стала трезво смотреть на мир.
Твой отец не любил ни меня, ни тебя, а подчас изменял даже сонному покою Клесвы с шумом и кутежом столицы. Но взгляни на него теперь и увидишь седого, мудрого, подобревшего человека, нисколько не похожего на прежнего моложавого старшину. Смягчились резкие черты лица, поменялся взгляд, стала иной походка. И всё свершилось в один день.
Очень долго я по крохам собирала и узнавала всё, что произошло в последний приёмный день моего старшины, но всей правды не знаю и сейчас. Даже имён тех людей, кто видел его накануне, не осмелюсь тебе назвать.
Прочти, дорогая, знай это, помни и никогда никому не верь. Твой «старый» отец не любил ни меня, ни тебя, ни Клесву.
А «нового» я боюсь.





Долго и нудно тянется череда холмов жаркой осенью. Тот, кто издали держит путь, не единожды проклянёт их, когда с трудом поднимется на гнутую спину очередного склона и увидит впереди только новые, вздыбленные как гребни геланфа. Стелются под ногами травы, дышат ранней росистой свежестью. Когда путник спускается с холма в ложбину, кажется, будто он по колено вошёл в зелёное море, влажно колеблющееся в тени, и от касания мокрых стеблей влага пропитывает одежду, по телу бегут мурашки. Солнце едва золотит промозглый восток, и у земли клубится густой туман.
Долго и нудно тянется череда холмов, идущих от старого, почти разрушенного замка в степных вехах. Когда за их грядой открываются крыши далёких построек Клесвы, а ветерок приносит запахи хлеба, жилья и петушиный крик, уставший странник уже не верит в своё счастье.
Старшина Корт прошёл весь путь за пару часов, и утренняя прохлада успела пробраться под шерстяную одежду, прижаться к нему, как любовница. На мех луанского тигра, шедшего подле хозяина, роса осела, и шерстинки казались унизаны каплями огранённых алмазов.
Если месяц тому назад Корт поторопился бы оказаться в Клесве до рассвета, то сегодня шаг его был широк, но лишен несуразной спешки. Издавна правители поселений устраивали на неделе несколько приёмных дней и только в них разбирали тяжбы жителей, но совсем недавно он отказался от заведённого порядка. Теперь каждый мог обратиться к Корту прямо на улице или встретив в пути, как если бы он сидел в ратуше при всем параде. Воины всецело одобряли перемены, ибо редко могли дождаться какого-то дня, чтобы попросить благословение или притащить связанного крэтса. Но в столице такое было, конечно, в новинку.
Молоденький, крови не нюхавший часовой у ворот издали заметил Корта и, стряхнув сонное оцепенение самых трудных часов дежурства, встал навытяжку. Скорее всего о поздней отлучке старшины уже успели посплетничать в гарнизоне. Наверное, не со зла, но из любопытства стражники гадали, что потащило правителя в ночь из дома. Ведь самый хоженый маршрут – к путане и её весёлым подружкам подешевле, – лежал в стороне от его пути.
Время было раннее даже для провинциальной Клесвы, где издавна селились мирные труженики, семьи с детьми да торговцы. Потому, не встретив никого из просителей на улице, Корт легко взбежал по рассохшимся ступенькам ратуши и толкнул дверь. Светлые, пахнущие смолой и хвоей комнаты с большими окнами сменяли одна другую. Пройдя три просторных покоя, где раньше выслушивали прошения, он вошёл в кабинет. Комната, вопреки общему стилю постройки отделанная панелями из дуба, была в разы меньше прошлых залов. Стол, несколько высоких стеллажей, кресло и окно составляли всю обстановку. А на столешнице среди вчерашних депеш и бумаг уже лежали свежие письма.
Те, кто не заставал правителя в Клесве после отмены приёмных дней, оставляли послания в ратуше у бойкого помощника старшины. Поняв, что помощник ещё не пришел, и здесь, как в холмах, он предоставлен сам себе и не должен утаивать мысли, мужчина испытал какое-то трусливое облегчение не застигнутого вора. И тотчас устыдился этого.
Сильный, энергичный, не обделённый ни умом, ни интуицией, он мог бы со временем стать преемником Мекдена в довесок к заботам о всей Клесве. Но как благородный дуб столетиями точат паразиты, превращая могучие корни в труху и крошево, так собственные страсти вынуждали достойного человека юлить, таиться и претворять свои замыслы в темноте чужого неведения. Самой рискованной и безумной, граничащей с помутнением и бесчестьем, стала страсть к женщине. Под личиной несерьезного влечения яд пробрался в жизнь, отравил сердце, снедал разум и побуждал к действию. Забылось и то, что сам он был несвободен, хоть давно не любил жену. Страсти правили этим миром.
Корт нетерпеливо потянулся к письму, подписанному женской рукой, но обуздал себя и стал читать по порядку. Два мелких прошения о покупке земли быстро легли на деревянное блюдо, с которого их заберёт помощник и оформит ответ по всем правилам. Третье он прочитал внимательно, и сердце забилось чаще. Ведь конверт украшал витиеватый вензель, бумага была дорогой и плотной, а печать источала тонкую вязь запахов торговой эскадры Вольдемара – манила сургучом, морем и заморской пряностью. Лёгкая дрожь в руках, когда Корт развернул письмо, выдавала его волнение. На трёх листах, исписанных рукою личного помощника, почтенный барин изъявлял старшине всяческое уважение… Желал здравствовать… Перечислял сроки ремонта всех кораблей, потрёпанных штормом (кроме единого уцелевшего)… И сетовал на то, что не сможет вывести его в море в оговорённый день.
Корт выдохнул сквозь зубы, хороня затаённую надежду под грузом злой вести, но продолжил чтение. Сбился, не в силах сейчас сосредоточиться, и снова прочёл с середины: «...И вынужден донести до сведения доблестного старшины, что корабельные крэтсы нанесли грузу и снастям непоправимый ущерб. Приношу всяческие извинения за то, что не берусь снабдить ополченцев в срок. Но чтобы сгладить досадное недоразумение, прошу принять скромный денежный взнос на нужды Клесвы в размере…».
Корт смял проклятое письмецо и долго держал лист в кулаке, не решаясь выпустить из рук, а потом положил на стол. Отчаяние рвало сердце, бесновалось внутри одичавшим зверем, рвало и грызло. В иное время гнев бы толкнул его пойти к барину и потребовать то, что торгаш теперь отказался дать. Но возвращенное обещание Вольдемара выбило почву из-под ног, лишило смысла все усилия и договоренности последних недель, а вместе с тем и опустошило. Ни злости, ни ярости не осталось. Старшина опустился в кресло и смотрел, как всё шире да выше разливается восход.
Он и раньше опасался, что барин предаст его… но не ожидал, что это произойдет так быстро. Снова подумалось о кораблях в порту Виригии, нетерпеливом ветре, надувающем паруса, о суматошно драчливых чайках и оживлении, что царит в гавани перед отплытием. Грузчики, матросы, воители, пассажиры – все устремляются к кораблю, прощаются на берегу и поднимаются по сходням к новой жизни, новым победам, новым надеждам и горестям. Вечером, когда стихает лихорадочное возбуждение, а игуароны перестают осаждать корабль, на палубе по кружкам разливают пунш, совсем немного, – чтобы глотку промочить да согреть сердце.
Ещё недавно мнилось старшине, что среди этих людей отплывут они. А теперь, когда он сделал последнее усилие, перешагнул через себя и снизошел до встречи с паршивым псом, с блудливой собакой – Глумом, – и раздобыл два волшебных свитка, что изменили бы его и её… Теперь барин Вольдемар струсил, хотя должен был всего лишь приказать судну отплыть именно в этот день. Оставалось надеяться, что торговец слишком дорожит своим честным именем и не осмелится дальше пятнать репутацию, хоть как-то участвуя в этом деле.
Хуже всего то, что Корт успел известить её, и теперь другое сердце жило мечтою о побеге. Они условились, что встретятся у Остапа, если всё будет идти по плану. И теперь он должен остаться в Клесве. И больше её не встретить. Если случится дорогам пересечься, то всякий посторонний должен видеть в них только чужих друг другу, едва знакомых людей. Это кара больней и жгучей, чем едкие, до крови, костей и воплей пробирающие порчельники Изувера. Разум, ведомый чувством, с холодной ясностью рисовал ему, как однажды правда о неудавшемся побеге выплывет наружу, как взбесится его увядшая жена, и как другую осудит молва. Чуткую, яркую, достойную блистать за морем, а не прозябать в тусклых покоях под стражей ревнивца-отца…
Корт вздохнул и взял следующее письмо. Оно пришло от Остапа, который, конечно же, простодушно радовался взять любой заказ для Клесвы и ждал поверенного старшины у себя в мастерской. Добрейший старик вряд ли догадывался, что запрос Корта и чужой заказ на редкую драгоценность – нити одного и того же заговора.
«Уже, – напомнил себе Корт, хотя ум его тщетно искал выход, – порушенного заговора. Милая, нежная, славная…»
За Остаповым пришло короткое светское письмо, написанное чужой женской рукой. Строки твердили о благодарности за какую-то услугу, но такая тоска сквозила в каждой строчке, что ни на минуту Корта не обманули незнакомый почерк и отвлечённый повод. Безумие – не ответить; он коснулся пера, чернильницы и будто почувствовал запах её духов. Скверно и пусто стало на сердце. Невыносимо.
Осталось одно письмо, и Корт взялся за него не сразу. Пришёл помощник, а с ним старьевщик и воин, который по недосмотру отдал скупщику хороший клинок. Несколько мелких дел пришлось разобрать с утра, притупляя душившую боль.
Когда он снова вошёл в кабинет, то вспомнил о последней весточке. Ею была записка от Ускользающего Шу, и Корт как в бреду вспомнил, что надеялся найти в нём помощника до того, как обратился к предателю Вольдемару. Из всех писем это больше всего компрометировало главу Клесвы: лидер наёмничьего клана нацарапал всего несколько цифр, непомерно крупных в денежном эквиваленте. Корт остановился. Взглянул на них. Потом – на добровольное пожертвование Вольдемара… и понял, что должен достать ещё денег.
Не нужно ни слов, ни клятв, ни заверений: Ускользающий Шу, привыкнув продавать и меч, и совесть, готов был дать ему путь на волю, не спрашивая имя незнакомки.
Осталось только найти эти несчастные деньги.



Время близилось к полудню, когда Корт покончил с большинством дел и сказал помощнику седлать ездового тигра. Тот поспешил выполнить приказ, но смотрел на правителя недоверчиво: не верилось мальчишке, что можно вот так бросить столько нерешённых вопросов и рвануть в О’Дельвайс к Остапу. Наверняка сегодня к сплетням в караулке добавится пара новых, уже про его неожиданные планы в столице. Но Корту было всё равно, что скажут здесь. После вести от Ускользающего Шу старшина уже не мог проститься с надеждой, что с завтрашнего дня начнёт иную жизнь, и маленькая деревушка станет сном о чужой жизни. Ласково-светлым, тоскливо-нежным, но сном, что тускнеет в объятиях нового дня.
Однако перед тем, как пуститься в путь, Корту пришлось встретить ещё одного человека.
Тот застал его у крыльца ратуши – нищий, просивший милостыню у проходивших мимо вояк и селян, проворно вскочил и стал отбивать поклоны опешившему Корту. Он лебезил, ворковал и каялся на птичьем языке, и старшина не сразу выхватил из потока слов отдельные и понятные. Нищий просил на хлеб. А когда Корт дал серебряник, бедняк засеменил рядом, и на один широкий шаг старшины приходилось три-четыре его неустойчивых, мелких.
Корту требовалось обойти ратушу, чтобы попасть на задний двор к своему питомцу. Большое здание дало им время, а ярко-рыжая зелень и мелкие пристройки – уединение, чтобы перемолвиться парой слов. На виду у всех посыльные от Глума говорить не любили.
– Паренек-то наш на кургане влип по твоей вине, старшой, – бедняк говорил тихо и больше всего интересовался качеством брошенной серебряной монетки, чем проблемами своего тёмного покровителя. – Приходили к нему ребятки. Серьёзные, что твои молодчики у ворот. При оружии. Спрашивали то да сё...
Снова, как утром на холмах, дрожь пробежала по телу. Но на сей раз не травы да холод стали тому виной, а стайка дурных предчувствий.
– Говори яснее, – Корту ещё не верилось, что он докатился до сделки с Глумом, и в приглушённом голосе кипела сдерживаемая ярость. – Тебя сложно понять.
Их шаги потревожили трясогузку, и птичка рванулась с ветки куста; нищий огляделся по-волчьи, прислушался, замолчал. Понизил голос:
– Спрашивали, кто из Клесвы да какие свитки и товары у контрабандистов берёт. Глум, стало быть, не ответил, а они его хорошо-о-о приложили. Раза три или четыре схлопотал. А потом, само собой, в голове у него прояснилось. И язык развязался. И тебе велит передать, что не предал, не думай.
Корт не успел и рта раскрыть, чтобы потребовать истолковать поступок мошенника иначе, чем предательство, – бедняк кхекнул и пояснил:
– У тех ребят, что на курган-то пожаловали, приказ был. Из столицы. Брать всякого, кто с такими свитками нынче покажется. Чёрный рынок, мол, и в тюрягу до выяснения.
И снова голос говорившего стал тише, ибо они вышли во двор; Корт теперь едва различал слова и затаил дыхание.
– Такое только воевода приказать может. Чтоб, стало быть, самого старшину Клесвы в тюрягу и до выяснения. Слили тебя, старшой. Глум говорит, мол, знай: сдал не он.
И вот вторая монетка перешла из ладони в ладонь, не успев даже блеснуть на солнце. С тяжёлым сердцем Корт поднялся в седло и тронул поводья. Свитки были при нём, и возвращаться в Клесву не пришлось бы – при счастливом стечении обстоятельств. А когда уже по ту сторону долины он оглянулся на ставшую игрушечной Клесву, у ворот ему почудились фигуры незнакомых воротил.
Или, как силился он успокоить себя, кто-то из воителей не успел застать его в селении…



Всё обернулось не так, как он верил, хотел и ждал. В банкирском доме последовал отказ, и по секрету служка ростовщика шепнул, что Корту денег давать не велено. Из уст друзей, бывших учеников, обязанных ему бойцов тоже звучал отказ.
До четырёх часов после полудня обил он все пороги, оправдывая и прикрывая свои дела нуждами Клесвы, но всюду следовали молчание, недовольство или испуг во взглядах, вялое рукопожатие и усталое, через силу сказанное: «Ты же понимаешь, не те сейчас времена…».
Одни прикрывались глухим безденежьем, другие карточными долгами, третьи находили иные причины, но всюду Корта преследовала тень Вольдемара. Значит, ввязался. Значит, не побоялся. Значит, струхнул старый торгаш и делает всё, чтобы выслужиться перед другими.
Отчаявшись, Корт теперь просто ждал её на углу улицы, шедшей мимо мастерской ремесленника Остапа, но не решался зайти внутрь. Вот часы на городской площади объявили пришествие нового часа; вот проехал на поджаром тигре чей-то срочный гонец; вот время близилось уже к пяти, а Орлуфия не явилась.
«Всё, – вертелось в голове, – либо сама раздумала, либо не дали уйти. Нечего больше ждать».
Незаконно приобретенные свитки оттягивали сумку, и Корт дивился, как проходящие мимо стражники могут не видеть этого, не почуять, не признать его, не схватить. Брошенная Клесва жгла совесть. Нечего сказать, достойный финал – быть брошенным после того, как бросил…
Корт проторчал там до шести, но ничего не изменилось.
Тогда он вышел из тени и пошёл по улице прочь, низко надвинув капюшон плаща. Но шаг оставался тем же, и стать старшины узнавалась издали. И когда женский, до боли знакомый голос окликнул его, остановился Корт далеко не сразу. Думал – померещилось. А нет: застучали каблучки, и запыхавшаяся, раскрасневшаяся Орлуфия бросилась к нему через улицу.
Взгляд встретил взгляд, улыбка – улыбку. В её торопливых, сбивчивых оправданиях сто раз звучало «задержали», а в ответ – «предали». И в глазах у обоих читалось, что шансов у них нет.
Кроме одного, в который до последнего мига надежды верят те, кто любит. Любит азартно, страстно и пьяно.



Душно и жарко затоплен камин у красотки Мэри, подле очага в общей зале подолгу стоять невозможно. С жаром и рёвом пламени, с дымом курительных трубок и паром от промокшей одежды, с винными пятнами на столах и смехом засидевшихся, измотанных за день воинов мешается душистый пар овощного варева и сытное шкворчание мяса в кухонных котлах.
В трактире достаточно места для целого клана, но сегодня не протолкнуться, ибо всяк неприкаянный, бездомный да одинокий стремится сбиться в общую кучу. За карточным столом громко выкрикивают ставки и чередуют их с буйной руганью; в уголке сутулого странника окружила стайка женщин, охочих до длинного рассказа; Мэри сбилась с ног и понукает прислугу гневливым взглядом; в сторонке, у двери, нищие тянут кружку горячего варева, одну на всех, как беспросветную жизнь.
Сегодня в «У Мэри» окна закрыты наглухо: ветер швыряется пылью, песком, сухостоем, и грозит засидевшимся людям отдалённый гром. Нет-нет да грянет буря, каких не видели целое лето, и мало кто рискует уйти в ночь. Воздух напряжен, натянут, как струна, и толкает в грудь за порогом. А в трактире жар, смех, шиз-пиво и улыбки случайных женщин, прекрасных до рассвета.
Скрипнула дверь, зазвенел бойкий колокольчик, чья трель потонула в трактирном гаме, и на сидящих у двери пахнуло уличной духотой. В трактир вошел пожилой воин, тепло одевшийся не по времени. Те несколько завсегдатаев, что просиживали тут каждый вечер, задержали на нем взгляд, припоминая, что всего пару дней тому назад видели его здесь же, в самом приятном обществе одной бойкой помощницы Вольдемара. Другие без интереса отводили взгляд, а одна из женщин подле странника толкнула подружку локотком да заулыбалась тепло-тепло, точно солнышко после грозы.
Красотка Мэри что-то спросила у гостя, но их приветствия перекрыл гам игроков, повышавших ставки. Седовласый, с военной выправкой человек бросил взгляд на веселую группу, и замер на несколько секунд. Весь облик его в это мгновение так походил на гончую, почуявшую кролика, и улыбки на губах меркли. Мэри окликнула его ещё раз, но мужчина досадливо отмахнулся и стал наблюдать за игрой.
Играли азартно, шумно и не скупясь.
Зрители полукругом стояли за спиной старшины Корта, а ближе всех, наклоняясь к нему неприлично близко, – молодая, бойкая девушка с золотой косой и тяжелой грудью. Красная бархатная накидка укрыла ее плечи, алый костюм обхватывал стан, и поясок с гранатами горел ярче пламени. Белая опушка рукавов и подола в пламени свечей да отсветах камней казалась золотистой, с кровью. В руке красавица держала кубок и хмелела, как в первый раз. Азартно блестевший взгляд не отрывался от рук Каталы, мотавшего по столу три деревянных стакана, и мельтешение рук кружило голову крепче эля.
Корт сидел за столом и был одним из немногих, кто всё ещё следил за игрой, а не любовался девушкой. Он был спокоен до сумасшествия, хотя проигрался крупно, и с каждым проигрышем накидывал ставки всё выше и выше. Но никакая цена, по его мнению, не могла превзойти ту, что он уже должен был заплатить, если не выиграет больше. Еще несколько часов потратил он, под видом каких-то правительственных дел встречаясь наверху то с дельцом-торгашом, то с финансовым воротилой, то с обязанным ему кланом, однако повсюду слышал учтивые, но ничего не обещавшие отговорки.
Старшине Корту нужны были деньги, много денег, а кто-то – и он, право же, знал, кто, – дал чёткое указание этих денег ему не давать.
«Нас продал ему Вольдемар, – он без конца повторял он ей устало и безразлично, – и я не знаю, с чего вдруг счёл его своим другом. Если довериться тому, кто единственным богом своим признаёт золото, то ничего хорошего не выйдет. И душу, и сердце, и любовь твою, и верность свою, он продаст раздельно – чтоб подороже вышло…».
Пирамидка монет и стёкол меж ним и Каталой опасно раскачивалась, но выросла уже до половины бутылки крепкого вина, стоявшей рядом. Такой игры в трактире давно не видывали, и каждому было ясно, что долго еще не увидят – старшина играл не для выигрыша. Старшина играл для неё, для себя, и всё-таки надеялся, что сумасбродно высокая ставка и бесшабашное упоение игры враз окупят его потери.
«Дороговато стоит, – шепнул кто-то из зрителей другому, – пускать пыль в глаза воеводовой дочке. Тыщи две просадит или побольше…».
Катала остановился, бросил на Корта быстрый и цепкий взгляд, улыбнулся Орлуфии: вскользь, только краем рта, будто признавал, что губа-то у старшины не дура, но глубока ль сума – посмотрим…
Смотрел и Дамирус, и так тяжело было его молчание, так исказила лицо усмешка, что на вошедшего стали коситься люди. Оглянулся один, посмотрел другой, и вот уже шепоток летел по трактиру, а воздух внутри стал тяжелее и гуще, чем снаружи. Только у стола царили веселье и азарт – будто утлая свадебная шхуна, увитая цветами и лентами, влетела в объятия Корра, и на борту не успели понять опасность.
Первой отца заприметила Орлуфия: почувствовала напряжение вокруг, заметила, как зрители отстранились от нее и стола, оглянулась, и натолкнулась на его взгляд. Она побледнела, но лишь чуть-чуть, вскинула голову норовисто, как диковатая тигрица, и оперлась о плечо Корта, легонько сжав. Но он не понял или не почувствовал угрозы и, неверно поняв ее движение, указал на средний стакан.
Катала тоже заметил Дамируса, ибо сидел лицом к двери, и сейчас гадал, как вывернуться из этой истории. Он никогда прежде не видел воеводову дочь, но много слыхал о разгульном нраве старшины Клесвы и его интрижках с женами, боевыми подругами да «просто дальними сестрами» кое-кого из воинов. О том, что бедолага совсем потеряет разум и прыгнет выше головы, никто и не подумал бы.
«Беда, – уголок его рта дернулся, и в глазах замерла какая-то тёмная, подначивающая злость, затаилась, как враг, пока Корт переводил взгляд с одного стакана на другой и вновь возвращался к среднему; как никогда Катала желал ему поражения, потому что меньше всего хотел в тюрьму за игру на золото, а примерная сумма откупа лежала теперь на столе, – нескоро старшина теперь посетит столицу».
Но вот Орлуфия положила руку на плечо своему ухажеру, и тот указал на средний стакан.
Катала скрипнул зубами, выдохнул и, мешкая лишь для вида, поднял его.
Пусто.
Разочарование волной окатило зрителей, и те из них, что еще стояли рядом, стали будто бы ненароком рассаживаться по местам. Потеха кончилась, хотя Корт об этом еще не знал. Глядя на Каталу, он гадал, через сколько партий сможет вывести того на чистую воду, и даже досадовал на Орлуфию: она коснулась его в тот момент, когда следовало схватить Каталу за руку и выбить из нее шарик. Отыгрыш снова уплыл в чужие карманы. А с ним убегала и их свобода.
– Мне кажется, сегодня ты крупно проигрался, – Катала не взялся за стаканы снова, давая понять, что игра окончена.
Корт вскинул на него тяжелый, злющий взгляд:
– Я ещё могу заплатить.
– Нет уж, Корт, – Катала хмыкнул, вставая из-за стола, сгреб выигрыш и едва заметно кивнул в сторону выхода: – Сегодня тебе и так слишком много придется заплатить. А я не мешаю бизнес и мордобой.
Раньше, чем Корт успел бы ответить, Катала посторонился, и на стул грузно опустился Дамирус, красный от духоты и отцовской ярости. Пальчики Орлуфии вдруг так сжали плечо Корта, что он чувствовал, как ногти впиваются в кожу даже сквозь ткань одежды.
Пару секунд они смотрели друг на друга, а потом отец перевел тяжелый взгляд на непокорную дочь, и тихо, без злобы и ярости, сказал ей идти домой. Орлуфия, славная легкокрылая пташка, привыкла к восхищению мужчин, роскоши отцовского дома и всеобщей любви. Ей казалось забавным и интересным сбежать с красавцем-старшиной, осыпавшем ее комплиментами да подарками, но лишь сейчас она поняла, что дело зашло далеко. Долго длился немой разговор меж отцом и дочерью. Сначала ярость ударилась о прочную стену, но как лед уступает огню, так и слабая девичья воля робела перед гневом сурового отца. Долго длился немой разговор, но нечего было ждать от него старшине.
Пальчики, сжимавшие его плечо, разжались раньше, чем Корт успел бы коснуться ее руки. Растаяло тепло прикосновения, пустотою наполнилось сердце, прошелестели стыдливо робкие шаги, и скрипнула дверь, отрезая от него Орлуфию. Он успел заметить тень девушки за окном в сопровождении людей отца, но никаким словом не сумел бы ее вернуть.
Дамирус следил за ним пристально, жёстко, и ждал, пока в трактире не возобновятся разговоры. Чем дальше уходила дочь, тем тише бушевала гроза в его сердце.
– Я тут прослышал, Корт, – обманчиво спокойно потекла его низкая, мягкая, полная силы и достоинства речь, – что ты отказался от приемных дней как таковых. Интересное решение.
– Да, воевода. Ведь у правителя всякий день приёмный. Я не могу выставить вон того, кто просит благословить на бой…
– Или дать пару серебряных монет. Разумеется, – двумя пальцами Дамирус огладил свой подбородок. – Такое новшество тем любопытнее, что ты отменил их через пару дней после моего приезда в Клесву.
Корт не смог сдержать натянутой, нервной усмешки:
– Надо же, какое совпадение… Припоминаю.
– Моего, – с нажимом повторил Дамирус, – и Орлуфии. И с тех пор ты взялся за Клесву крепче, чем брался все прошлые годы. Поставки от Вольдемара, – отпустив подбородок, Дамирус загибал пальцы, – заказ от Остапа… Чуть раньше были зелья от алхимика. И что-то еще от ювелира. Ты что-то зачастил в столицу, Корт. Туда, где в те же дни бывала моя дочь. Я очень люблю такие совпадения.
На сей раз старшина промолчал. Живое свидетельство вины покинуло его, не простившись, а иных доказательств оскорбленному отцу и не требовалось. И никаких оправданий, кроме ее всепрощающего взгляда, Корт для себя искать не подумал бы.
Дамирус вздохнул и впервые с их встречи отвел взгляд от немолодого, но еще манившего женщин лица старшины. Вскользь оглядел сидевших в трактире, с удвоенным пылом схватившихся за обрывки своих разговоров; подозвал служанку и велел дать счет. Ревниво и разочарованно следил старшина за тем, как отец платит за выпитое дочерью вино, за ее часть легкой вечерней трапезы – за всё до гроша, чтобы ни пятнышка долга не упало на её подол. Не таким виделось Корту завершение этого дня. Не таким.
Ни разу за весь короткий разговор Дамирус не повысил голоса, и постороннему показалось бы, что говорят здесь, несмотря на прошлую сцену, старые знакомые. Но Корт видел искры в чужих глазах, плотно сжимаемые губы, красными пятнами гнева размалёванные щеки.
Всех могла обмануть спокойная внешность воеводы, кроме него. Дамирус качал головой.
– Не знаю, что с тобой делать, Корт.
Помолчали, и время растянулось, как пытка, пока Дамирус не поднялся, тяжло опираясь о стол:
– Подумаем в О’Дельвайсе, Корт. Тебе, как-никак, сидеть за два контрабандных свитка. Я не стал пока что передавать это дело Стражам.
Корт кивнул, поблагодарив безо всяких слов. Такого позора – попасть в протоколы Стражей за сделку на черном рынке, – он не желал ни себе, ни ей.
Скрипнула дверь, звякнул колокольчик, и их поглотила душная, напряженная, мрачная ночь…



Может быть, однажды меня спросят, чем закончилась эта история. Я не знаю, что сказать тому, кто хочет узнать правду.
Наутро, дорогая, он пришёл как ни в чем не бывало, но это уже не был твой отец: седой, вымотанный и будто сломавшийся, он… прогорел насквозь. Не было в нём того внутреннего огня, страстей и азарта, что пленили меня в старшине много лет назад. Потух смелый и вызывающе прямой взгляд, поседели космы. Никто не узнавал в старике Корта, а он не рассказывал, что стряслось.
С той поры он каждый день по-прежнему простаивает на главной площади поселения, но внутрь ратуши не заходит. Мне кажется, Корт – если это он, а не кто-то чужой под такой личиной, – боится найти на столе письмо, написанное женской рукой.
Но я не верю, что это он.
По крошкам и осколочкам я собрала эту историю, просидела дни и ночи на пороге мошенника Глума, рыдала под окнами городской тюрьмы и на коленях умоляла Мэри рассказать хоть что-то. Они отмахивались, жалели, грозили, но со временем сострадание принуждало их говорить со мной. Так я узнала об Орлуфии, о свитках, последней встрече с Дамирусом в том трактире.
Всего однажды я спрашивала у Корта, куда он дел те волшебные свитки. Твой «новый» отец осмотрел на меня странно, явно не зная ответа; не ведом он и моим рассказчикам.
Исчез старшина, шагнув за порог трактира. Исчезли два волшебных свитка. Исчезла вскоре и прекрасная Орлуфия, и весть об этом потрясла белостенный город. А где они нынче – неведомо.
Быть может, последняя страсть твоего отца обошлась ему слишком дорого, и он стал одним из тех бесчисленных мертвецов, кого никогда не найдут вдоль пустынных трактов. Или сбежал с нею вместе, а дева-воин на острове Фей-Го и седой, побелевший от прожитых лет старик в Клесве – попытка утаить правду об их побеге.
А может, это действительно он, и только я разучилась верить.
Мне, дорогая, это неведомо. Но если я так и не смогу докопаться до правды, то об одном умоляю тебя – узнай.

Сегодня ко мне приходил тот нищий. И сказал, что у Глума снова спрашивали про Корта... и обо мне.
И если однажды вместо меня ты увидишь другую женщину, то значит, что в давней истории не всё так гладко.
Помни, родная, и никогда никому не верь.

Прием работ завершен!