|
Бледна лицом и молчалива,
В ночную мглу погружена,
На троне горного массива
Видна Магмарская страна.
В ущелье, лая торопливо,
Клокочет злобная волна.
Хребта огромные отроги,
В крови от темени до пят,
Склоняясь к речке, моют ноги,
Как будто кровь отмыть хотят.
По горной крадучись дороге,
Убийцу брата ищет брат.
Дорогой все же я напрасно
Тропинку узкую назвал.
Ходить здесь трудно и опасно.
Едва оступишься — пропал.
Глядит магмарское селенье
Гнездом орлиным с вышины,
И вид его нам тешит зренье,
Как грудь красавицы жены.
И над селеньем этим малым,
Довольный зрелищем высот,
Как бы прислушиваясь к скалам,
Туман задумчивый встает.
Недолгий гость, за перевалом
Он на восходе пропадет.
Промчится он над ледниками,
Расстелется меж горных пик,
И горы, видимые нами,
Незримы сделаются вмиг.
В охоте будет мало толку —
Охотник потеряет путь,
Зато убийце или волку
Удобней будет прошмыгнуть.
Вдруг камень сверху покатился
И человек, заслышав гул,
Над пропастью остановился
И вверх испуганно взглянул.
Прислушался. Через мгновенье
Струя посыпалась песка,
И за топор без промедленья
Схватилась путника рука.
Кого там ночью носят черти?
Глядит: над самою тропой
Какой-то хум развилку жерди
По склону тащит за собой.
Песок и камешки сбивая,
Волочит что-то по земле.
Блестит, как капля дождевая,
Топора лезвие во мгле.
«Ты что тут бродишь, полуночник?»
И слышен издали ответ:
«Не видишь разве? Я охотник.
А вот к тебе доверья нет».
«А в чем, скажи, твои сомненья?
Зачем болтать о пустяках?
Ужель нельзя без подозренья
С прохожим встретиться в горах?
И я охотник, но сегодня
Я без добычи, верь не верь».
«На это воля, брат, господня!
Зато остался без потерь».
«Потеря в том, что еле-еле
До этих мест я дошагал.
Я днем облазил все ущелья,
Обшарил каждый буревал.
Вдруг мгла надвинулась ночная,
Рванулся вихрь, сбивая с ног,
И прянул в горы, завывая
Голодным волком из берлог.
Найти тропу вдали от дома
Мне ночью было мудрено, —
Мне это место незнакомо,
Я здесь не хаживал давно.
Зверей, однако, тут немало
На горном прячется лугу.
Я слышал, как рогами в скалы
Стучали Крофы на бегу.
Эх, как болело, братец, сердце!
Не то что взять их на прицел, —
Не в силах к месту присмотреться,
Я шагу там шагнуть не смел».
И незнакомец, что поодаль
Стоял, возник из темноты.
«Ну здравствуй! Зверя тебе вдоволь!»
«Спасибо, будь здоров и ты!»
«Не сетуй, братец! Вот дичина! —
И незнакомец показал
На тушу зига-исполина.
Подстреленного между скал. —
Чем зря скитаться по ущельям
В чужом, неведомом краю,
Давай, как братья, мы поделим
Добычу славную мою.
Я говорю тебе без шуток!
Позор мне будет, если я
Тебя в такое время суток
Без пищи брошу и жилья.
Ты не Хуман ли ненароком?
Как звать тебя, мой дорогой?»
«Зовусь я Аскертом. В далеком
Селенье Файтир домик мой».
Солгал, солгал Хуман безстрашный,
Свое он имя не открыл!
Хуман, отважный по натуре,
Немало Магов он убил.
Здесь в этих селах повсеместно
Давно в кровавом он долгу,
Его здесь имя всем известно,
И смерть на каждом ждет шагу.
«Скажи и ты, — к чему таиться? —
Открой мне прозвище свое».
«Агуас я из рода магов.,
Здесь в двух шагах село мое.
Из камня прочного в Маэтро
Любому мой известен дом.
Коль ты нуждаешься в ночлеге,
Туда мы двинемся вдвоем.
Придется ль он тебе по нраву —
Не знаю я, но гостю рад.
Наутро, выспавшись на славу,
Ты сможешь тронуться назад».
«Тот, кто не сеял, только сдуру
Надеется на урожай.
Ты перерезал горло Зигу,
Ты и добычу получай.
Переночую ночь, не боле,
И Зига помогу донесть,
Но, чтобы быть с тобою в доле, —
На это совесть, братец, есть!»
Освежевав на камне зверя,
Спустились горцы под обрыв,
Беседой, полною доверья,
Свое знакомство укрепив.
Пришли. Глядят на чужестранца
Бойницы башенных громад.
Лачуги, сложенны из сланца,
Как скалы, вытянулись в ряд.
Собак свирепых лает стая,
Ребята смотрят из дверей.
«Вот наша хижина простая,
Старинный дом семьи моей.
Здесь гостю нет ни в чем отказа, -
Войди как родственник к родне.
Открой нам хижину, Марица!» —
Кричит Магмар своей жене.
Хозяйской гордости оттенок
Звучит в речах его простых.
Когда он входит за простенок
Сеней вместительных своих.
Стоит в сенях Хуман безстрашный
И слышит: возле очага
Старик, играя на гармошке,
Поет походы на врага.
Поет старинные сраженья,
Седую славит старину,
Дружин Хуманских пораженья,
Отмщенье крови и войну.
Поет безжалостную сечу.
Хвалу героям воздает...
Но вот из хижины навстречу
Вся в черном женщина идет.
Идет, накинув покрывало,
Как тополь, стройная на вид.
«Вот гостя нам судьба послала, —
Ей муж с порога говорит. —
На нашем доме без сомненья
Почила божья благодать.
Посмотрим, сколь в тебе уменья
Знакомца нового принять».
«Мир путнику под сенью крова!» —
Сказала женщина в ответ.
«Мир и тебе, и будь здорова
С детьми и мужем много лет!»
И муж порог переступает,
И путник, следуя за ним,
Топор он женщине вручает,
Как гость его и побратим.
Как старый тигр в дремучих скалах,
Старик поднялся, хмур и строг,
Увидев путников усталых,
Переступивших за порог.
Обычай магов соблюдая
И песни обрывая нить,
Обязан, на ноги вставая.
Чужого гостя он почтить.
Но, увидав Хуманоида,
Который многих здесь убил,
Какой порыв душевной бури
Он, изумленный, ощутил!
Трепещет яростное сердце,
Пылают очи старика,
Почуяв в доме иноверца,
К кинжалу тянется рука,
Но можно ль битве разгореться,
Коль враг в гостях у земляка?
И вышел старый незаметно,
И палец в злобе укусил,
И в грудь, взволнованный и бледный,
Себя ударил что есть сил.
Ушел. И вот от дома к дому
Бежит неслыханная весть:
«Магмары, кровник ваш знакомый
Ночует у Агуаса здесь!
Его, разбойника ущелий
И кровопийцу мирных скал,
Агуас, видимо, доселе
Еще ни разу не видал.
Теперь насильник в нашей власти,
Мы не простим ему обид.
Посмотрим, кто кого зубастей,
Коль нашей кровью он не сыт.
Убитый им прошедшим летом,
Отмщенья требует сосед.
Верны отеческим заветам,
Как можем мы забыть об этом,
Когда препятствий больше нет?
Дивлюсь Агуасу! Должно быть,
Совсем он спятил, если мог
Такого зверя не ухлопать
И допустить на свой порог.
Но мы пока еще не слабы,
Мы вражью кровь заставим течь,
А коль не так, пусть носят бабы,
А не мужчины, щит и меч!»
И взволновалось все селенье,
И ухватился стар и мал
В единодушном озлобленье
За неразлучный свой кинжал.
Чтоб успокоился в гробнице
Неотомщенный их мертвец,
Пусть над могилою убийца
Простится с жизнью наконец!
И чтоб не скрылся виноватый
И был прослежен, — всем селом
Благонадежный соглядатай
К Агуасу послан был тайком.
«Зайди как будто бы случайно, —
Ему сказали, — но смотри,
Коль разболтаешь нашу тайну,
Потом себя благодари.
Сумей сойти за балагура,
Приметь, где ляжет гость в постель,
Чтоб ночью этого хумана
Не упустить нам, как досель».
И вот подосланный за ужин
Садится с гостем, приглашен.
Он краснобай, он добродушен.
Он разговорчив и умен.
Агуаса с радостною миной
Не устает он величать,
А то, что в сердце яд змеиный, —
Кто это может распознать?
Хозяин с гостя глаз не сводит
И угощает без конца.
Он рад, он весел, он находит,
Что нынче встретил молодца.
Доволен он невыразимо:
Сегодня дружбы их почин,
А там и вправду побратима
Найдет в охотнике магмар.
Он на ночь гостю уступает
Свою плетеную кровать,
Но гость услугу отклоняет:
Он в комнате не может спать.
Как видно, с самого рожденья
Не приспособлен он к теплу.
Он на ночь просит разрешенья
В сенях пристроиться в углу.
И вот лазутчику награда —
Он все разнюхал без труда.
Ему лишь этого и надо,
Затем и послан он сюда!
И поспешил он возвратиться
Домой, смеясь исподтишка.
Довольна хитрая лисица,
Что выследила петушка!
«Жена, послушай, что такое?
Подай скорее мне кинжал!
Творится дело непростое, —
Не враг ли на село напал?
Наш гость, как видно, отпер двери
И, замышляя нам беду,
Под видом дружбы и доверья
Навел разбойничью орду.
Тсс... Подожди... Не в этом дело-
Тут наши люди... Вот беда!
Зачем они остервенело
Кричат и ломятся сюда?
Не я ль причина этой злости?
Ты слышишь хрип? Откуда он?
Жена, они схватили гостя,
Кинжал над гостем занесен!
Как? Презирать законы крона?
Мое достоинство и честь
Топтать, как тряпку? Это ново!
Что происходит с нами здесь?»
Еще глазам своим не веря,
Кинжал Агуас вырвал вон
И, открывая настежь двери,
В толпу магмар метнулся он.
«Вы что, с ума сошли, магмары?
Чей гость тут связан, чуть живой?
Зачем, презрев закон старинный,
Вы надругались надо мной?
Клянусь вам верой Стриагорна,
Гостеприимство — наша честь!
А если вы забыли это,
Так у меня оружье есть!
«Ой, не бреши, дурак, впустую!
Чья окаянная рука
На мать поднимется родную
Во имя кровного врага?
Приди в сознанье, пустомеля!
Кого ты принял в отчий дом?
Такого гостя мы в ущелье
Вслед за хозяином столкнем!
/Род разберется в этом деле,
Получит каждый поделом.
Откуда ты набрался дури?
У нас в горах любой малыш
Узнать бы мог Хуманоида,
Тебя ж провел он. Что молчишь?
Не он ли здешним был громилой,
Не он ли, прячась по кустам,
Как зверь жестокий и постылый,
Устраивал засады нам?»
Агуас смотрит, и сомненье
Закралось в грудь его на миг,
И погруженный в размышленье,
Перед толпою он поник.
«Не он ли, бешеный, когда-то
Засел у нас в поляне грез
И твоего прикончил брата,
И ускакал с ружьем в руке?
«Вот я каков, Хуман могучий!» —
К нам доносилось из-за гор.
Какая злость кипит в хумане,
Известно магам до сих пор.
Наполнив нашими стадами
Владенья-ветровы луга,
Он враждовал и дрался с нами,
И поднимал на нас врага.
Зачем позоришь ты, несчастный,
Себя, свой дом, свою жену,
И в слепоте своей опасной
С ним делишь трапезу одну?»
«Пусть это так... Пускай вы правы...
Но все, что вы сказали мне,
Еще не повод для расправы,
И вы — преступники вдвойне!
Сегодня гость он мой, Магмары!
И если б море крови был
Он должен мне, здесь нет причины,
Чтоб воин гостю изменил.
Пусти, палач, пусти, убийца,
Его напрасно не терзай!
Когда из дома удалится,
Тогда как хочешь поступай.
Соседи, вы не на дороге
Грозите вашему врагу.
Какой вы, стоя на пороге,
Отчет дадите очагу?
О, горе вам, сыны вулкана!
На безоружного толпой
Напали нынче вы, отринув
Отцов обычай вековой!
Палач
Ну, и тебе не будет сладко!
Связать недолго наглеца,
Коль родового он порядка
Не уважает до конца.
Пока, добравшись до магмара,
Мы не виним тебя всерьез,
Ты из-за этого хумана
Враждуешь с братьями, как пес.
Агуас
Что? Пес? В тебе ума хватило
Меня собакою назвать? —
И в грудь палачу он что есть силы
Вонзил кинжал по рукоять. —
Вались, проклятый пес, в могилу,
Чтобы не лаяться опять!
Магмары, вы смешали с прахом
Все то, что свято для меня.
Я перебью, клянусь Шеарой,
Всех вас, хоть вы мне и родня!
Законы крова вы презрели,
О, будьте прокляты навек!
«Что натворил он в самом деле!»
«Совсем рехнулся человек!»
И вот Агуаса повалили,
И, окружив со всех сторон,
Веревкой накрепко скрутили,
Пока меча не вынул он.
Избит и брошен на солому,
Он, как мертвец, лежит в сенях...
Народный гнев подобен грому,
Его удар разносит в прах.
О чем твердит Хуман пленённый,
Слова невнятные шепча?
Кипит, бушует кровь в хумане,
Но нет в руке его меча.
«Увы, попался я, собаки,
Удачный выпал вам денек!»
Но уж народ его во мраке
Куда-то с ревом поволок.
Пора убийце-сумасброду
В могильную спуститься тьму,
Чтобы покойнику в угоду,
Таскать- ему за гробом воду,
Или бандули плесть ему!
Есть за деревней холм унылый,
Лучами выжженный дотла.
Там, погруженные в могилы,
Спят львиносердые тела.
Вода их влагою омыла,
Гора их глиной облегла.
Под сводом каменного гроба
Сердца не бьются храбрецов,
Земли жестокая утроба
Снедает кости мертвецов.
Стирает облик человечий
Со всех, кто яростен и смел,
Не дрогнул духом перед сечей
И, вынув меч, не оробел.
Таков извечный грех природы.
Печаль великая моя.
Хоть зол, хоть добр, — настанут годы,
И ты умрешь для бытия.
Ведь всех пловцов поглотят воды,
Коль опрокинется ладья.
Еще не выплыло светило,
Еще росой светился луг,
Еще поля не осенило
Дыханьем утренним, как вдруг
Толпа людей холмы покрыла
И зашумело все вокруг.
Весь в путах шел Хуманоид,
Влекомый грозною толпой.
Кто здесь заплачет по хумане?
Здесь рад убить его любой!
Нам смерть страшна, но коль случится
Чужой увидеть нам конец,
Любой на место казни мчится
И наслаждается, глупец.
О, сколько извергов я знаю,
Которые в великом зле,
Челом безоблачным сияя,
Спокойно ходят по земле!
И вот оно — кладбище магов,
Где спит убитый их Дарла.
Встав над могилою, неистов,
Взывает к мертвому Хорсунгум:
«Дарла, забудь свои мученья,
Дарла, взгляни, перед тобой
Стоит сегодня все селенье
И вместе с ним — убийца твой.
Его, как жертву, в мир загробный
Мы бросим к телу твоему!» —
И вдруг раздался голос злобный:
«Пес будет жертвою ему!»
Хуман стоит и злобой пышет,
Неустрашим и величав,
И ветер волосы колышет,
Как гриву львиную подняв.
Огнем душа его объята,
Он, как железо, в землю врос.
Страшится ль острого булата
Покрытый ржавчиной утес?
Но валят с ног его магмары
И шепчут, яростны и злы:
«Признай, проклятый, господина,
Будь жертвой нашего Дарлы!»
«Пес будет жертвою магмару!» —
С мечом у горла, чуть живой,
Прижат к могильному кургану,
Хрипит истерзанный герой.
И на дыбы, пылая злобой,
Селенье с ревом поднялось:
«Проклятый! Видит двери гроба,
А не дается в жертву, пес!»
И понемногу, словно жало,
Ему вонзают в горло меч.
«Пес будет...» — в горле клокотало,
Пока дыхания хватало
И голова не пала с плеч.
Твердят в смущении магмары,
Забыв кровавый свой разгул:
«Смотрите, люди, в час кончины
Он даже глазом не моргнул!»
Жизнь угасает, кровь струится, —
Дамирус тихо умирал.
Но сердца храброго убийца
Не подчинил, не запугал.
И высока, длинноресница,
От ужаса едва жива,
Следила из толпы Марица,
Как покатилась голова.
«На помощь!» — сердце ей твердило.
О, если бы найти топор,
Она б злодеев перебила
И пленника освободила
Сородичам наперекор.
Но разве женщине-магмарке
Власть над мужчинами дана?
И, удаляясь по тропинке,
Невольно думает она:
«Как сладко было той несчастной
Под кровом мужа своего,
Которая в ночи безгласной
Лежала на руке его!
Как тесно их сжимались груди
В полночный час! Не может быть,
Что и ее заставят люди
Теперь о муже позабыть!»
Нет, не достигли маги цели,
Пронзая горло храбрецу,
Не удалось им, как хотели,
Обед состряпать мертвецу!
Не повезло им, басурманам!
Кинжалы сами рвутся вон,
Чтобы на теле бездыханном
Наделать множество окон,
Но сердце есть и у жестоких,
И каждый думает: «Грешно!» —
И уж сознание у многих
Неясной думой смущено.
Но предначертан волей рока,
Непроницаемый для глаз,
Туман, как черная морока,
Скрывает витязей от нас.
Встает он пологом заклятым
Над очарованным холмом,
И не разбить его булатом,
И не рассеять волшебством.
Шумит река в теснине черной,
Ущелье, кашляя, хрипит,
И лишь вулкан,владыка горный,
В пучине бездны непокорной.
Головку вытянув, глядит....
Американские программисты очень долго не могли понять, почему их русские коллеги при зависании Windows все время повторяют фразу - твой кролик написал -(Your Bunny Wrote)
|
